Пытаюсь помочь своей семье в этой битве, а это не так уж и просто — в непривычном-то, человеческом теле. Рублю топором, но для бывалых вояк я — лишь помеха, назойливая, докучная, от которой нужно лишь отмахнуться рукой. И все же я радуюсь, если удается отвлечь кого-нибудь из врагов от прыжка волков на его спину.
Прежде всего, мне стоит подобраться к норту. Китан силен, но против чужака выстоять тоже не столь просто. И все же, если удастся одолеть вожака — победу можно отпраздновать над всей стаей. Даже для людей этот закон непреклонен.
Я снова вижу их — черную и серебристую тень. Человек сражается против хозяина этих земель — волка. Рядом с нортом кружится вьюга, покорная его несгибаемой воле. Таррум — чужак, колдовством подчиняющий неистовый Айсбенг.
— Отзывай своих волков, дон, — не просит, приказывает мужчина.
«Нет», — упрямо отвечает зверь, подбираясь, чтобы снова напасть на врага. В глазах Китана неистово пляшет огонь, что погасит лишь гибель противника или смерть, унесшая силу его самого. Эта схватка бешенная и тяжелая, и кажется, что нет ей конца. И даже пусть норт откажется от меня, трофея, добытого средь северных льдов, не сможет это унять буйство пламени, поселившегося в доне айсбенских волков. Вот только ярость моего волка слепит, а ошибка, пусть даже одна, может жалить очень уж страшно.
— Сдавайся, — говорит норт. — Вам не победить, вы слишком слабы. Уходите!
Не сможет Китан поджать хвост, он дон, матерый волк, а не переярок[2]. В нас гордости столько, что всякому хватит с лихвой. Только ей погубить нас совсем ничего не стоит.
Я целюсь ни в шею, ни в сердце норта и даже не надеюсь переломить его железный хребет. Только пытаюсь ударить так, чтобы хватило одного раза. Мне нужно занести свой топор по правой руке врага, что держит клинок, пьянеющий от нашей звериной крови.
Вместо отдачи чувствую боль. Кенар прорезал жесткую ткань, до крови поранив мое плечо. Пресек на корню мой выпад жесткий удар, под которым легко оседаю на землю.
Таррум вонзает холодную сталь в тело противника — сребристого волка. Китан, хрипя, падает в снег, что тут же темнеет под ношей.
«Побежден», — шепчет Ларре одними губами, не произнося ни звука. Слышен дружный, слаженный волчий вой. Средь него громче всего слышен тот, что вырывается из моей груди. Эта песня проносится по предателю Айсбенгу, что не смог уберечь живущих среди его льдов. Мы хозяева этой земли, и сегодня мы проиграли. Наш дон пал, пораженный клинком чужаков.
И я вижу, как зима поглощает последний его вздох.