— Не забыл, — недовольно сообщает Таррум. — Но она бы внимание привлекла побольше, чем я.
— А все из-за какого-то ничтожества.
— Не стоило нам останавливаться здесь. Тут сброда разного достаточно. По некоторым так и плачет виселица.
— Другого выхода не было. Никто не должен знать, что ты отбывал из столицы, — говорит Лис. — И, кстати, Ларре. Кто тебе личико разукрасил? Не наша ли принцесса, которую ты спас сегодня от грозного дракона?
— Не твое дело, Аэдан, — холодно отвечает ему собеседник. — Разговор окончен.
— Только кажется мне, что скоро к нему мы вернемся…
Больше ни звука не слышу. Но сегодня я выяснила одну важную вещь: Аэдан приблизился к норту ближе, чем смела я даже предполагать. Говорить привык Лис, не боясь господского гнева, а общался сейчас, пока нет никого, с Таррумом будто на равных.
* * *
Как только небо светлеет, мы тут же трогаемся в путь. Пока люди седлают своих лошадей, вижу вчерашнюю пару. Мужчина, как и мы, уезжает, а девушка стоит с порозовевшим и опухшим лицом. Глаза ее влажно блестят. И веет от нее… так тоскливо.
— Он вернется? — спрашиваю и тут же пристыжено смолкаю, испытывая неловкость за свое неуемное любопытство. Не нужно мне, волчице, лишний раз общаться с людьми.
— Нет, — отвечает Аэдан, странно поглядывая на меня.
— Но она же… понравилась ему, — недоумеваю я.
— Не настолько, чтобы остаться.
Это не укладывается у меня в голове. Как можно оставить борьбу за ту, что тебе мила? Не могу понять, как человек легко отбрасывает то, что некогда ему было дорого, обращается с другими хуже, чем с собственным камзолом.
Но ведь это не должно меня удивлять. Всякий волк знает, что ненавистный нами враг не ведает верности, не знает, каково быть истинно преданным кому-то.
Ведь предавший однажды не сохранит надежности впредь.
И все-таки мне не хочется в это верить. Надежда — вот, что мне остается. Мы, волки с севера, слишком привыкли ею питаться, чтобы потом отступать.
* * *
После смерти во льдах Ильяса ждет чернильная тьма, поглощающая его без остатка. Он поднимается, обессиленный, слабый, и, пошатываясь, делает шаг.
— Очнулся? — слышит рядом мягкий шелестяще-звенящий голос.
— Кто вы? — тихо спрашивает. — Я мертв?
— Что ты, мальчик! Сплюнь. Стольких уберегла я от смерти… Ложился бы. Слабость, небось, замучила.
Снова переиграл черную вестницу. Она же не чаяла его будто к себе отвести. Неужели он жив? Сам поверить не может.
— А меня Голубой кличут, — представляется женщина, чьего лица он не видит — один лишь непроглядный мрачнеющий в ночной темноте силуэт. — Знахарка я.