– Поздоровался? Ну и вали, – грубо сказал Тарасов. – Серьезно, не до тебя сейчас.
– Ты, Рудольфыч, не обижайся, я тебя только предупредить хочу, – торопливо заговорил Толик. – Ты у нас тут свой, все тебя уважают, но ты же людей знаешь – люди сволочи…
Сбивчивая речь Толика не понравилась Тарасову.
– Ты не темни давай! – прикрикнул он. – Какой я тебе свой? Какие еще люди? Чего ты плетешь? Принял уже, что ли?
– На какие я принял? – горько усмехнулся Толик. – Вот если бы ты, Рудольфыч, вошел в положение и подкинул, ну, рублей двадцать, а?.. Честно! Я отдам, ты же знаешь…
– То-то и оно, что знаю, – с отвращением сказал Тарасов, задумываясь. – Не пойму только, чего ты крутишь. С какого это рожна я тебе двадцатки давать должен? Чего ты для меня сделал хорошего?
– А может, и сделал, – загадочно сказал Толик и, понизив голос до зловещего шепота, забухтел участковому в ухо: – Ты Староверова Петьку знаешь ведь? Ну как же, ясное дело, знаешь! Ты с ним ухо востро держи. Ходи, как говорится, да оглядывайся. У него сынок-то младший того, слышал?..
Тарасов быстро оглянулся по сторонам и сгреб Толика за ворот.
– Ну ты, жертва аборта! – прорычал он. – Кончай мне тут комедию ломать! На кого это я должен оглядываться? С какой стати? Какое мне дело до Староверова и его сына?
– Ну как же какое, – отводя глаза, забормотал Толик. – Я же говорю, сын у него отбросил копыта. Буквально день-два назад. Передоз. Он у Живчика порошок брал.
– Так! – Тарасов как будто успокоился и, отпустив Толика, стал отряхивать руки. – Ну, передоз. Ну, Живчик. Они тут каждый день дохнут. Я что теперь? Если своей головы на плечах нету, чужую не переставишь. В чем вопрос-то, я не пойму?
– Так Петька, он после смерти сына как будто с цепи сорвался. Грозился Живчика собакам скормить, ну… Ну, и в твой адрес, Рудольфыч, тоже…
– Чего ты несешь, убогий! При чем тут Петька, Живчик и при чем тут я? Я-то какое отношение к этому дерьму имею? Совсем крыша поехала?
– Так это не я, это он, – стал оправдываться Толик. – Он так сказал. Ну, сам я не слышал, но ребята точно рассказывали. А Живчик, не в обиду будет сказано, без тебя куда же?.. Ты же его крышевал, про это все знают… А у Петьки и обрез есть, имей в виду, Рудольфыч! Может, дашь двадцатку, а? Не поверишь, так горит внутри, мочи нету!..
Тарасов с подозрением всмотрелся в помятое лицо Толика. В глазах у того застыло жалкое собачье выражение. Он угодливо улыбался и тяжело дышал.
– Не зря тебе такое погоняло дали – Кузнечик, – сурово сказал Тарасов и полез в карман. – Трещишь, трещишь… Без понятия и смысла. На уж, пользуйся моей добротой! И заруби себе на носу – Тарасов никого не крышует! Ни-ко-го! И вообще язык побольше за зубами держи, понял?