Я открыла дверцу и скользнула на сиденье рядом с Элейн Слоун. От нее легко пахло «Виварой», сигаретами и джином.
– Меня пригласили на ужин, но не раньше восьми. Ты еще не была в «Сент-Реджисе»?
И мы тронулись с места, а через десять минут остановились на углу 54-й и Пятой авеню. Холл отеля «Сент-Реджис» напоминал мраморный дворец с таким количеством золота и хрусталя, что понятие «шик и блеск» обретало новое значение. Я последовала за Элейн, миновавшей шеренгу постояльцев, и мы вошли в бар «Король Кочан».
– Видишь это? – она указала на барочного вида картину над барной стойкой, протянувшуюся на всю ее ширину. – Это фреска «Король Старый Кочан». Я ее обожаю. Идем, сядем за стойку. Хочу, чтобы ты рассмотрела ее, – я никогда еще не видела Элейн настолько оживленной. – Я так рада, что наткнулась на тебя, – сказала она, заказав нам мартини. – Извини, но я начну отмечать, не дожидаясь восьми.
– А что вы отмечаете?
Мне не хотелось заострять на этом внимание, но, судя по всему, она начала отмечать еще до того, как села в такси.
– Я наконец-то доделала эту книгу, «Долину кукол».
– Она уже вышла?
– Нет, нет, – она раскрыла сумочку, достала золотой портсигар и зажигалку и положила их на стойку. – Публикация намечена на февраль, но я, по крайней мере, отстрелялась. Отредактировала так, что комар носа не подточит. По-любому, Джеки больше ничего не даст менять, – она рассмеялась. – Конец ее безумным звонкам и набегам ко мне в офис без предупреждения. Джеки Сьюзан – один из самых трудных авторов, с кем мне доводилось работать. Она меня едва не доконала.
Бармен налил нам мартини с большим изяществом, и Элейн подняла бокал.
– Слышала, ты недавно виделась с Кристофером, – сказала она. – Как он, на твой взгляд?
– Отлично.
Я отпила лучший в своей жизни мартини с джином, гадая, что именно он рассказал ей про тот день в темной комнате.
– Я за него волнуюсь. Я просто хочу, чтобы он был счастлив. Он мне как сын, ты знаешь, – она взяла сигарету и закурила. – Я хочу рассказать тебе кое-что. Мало, кто знает об этом – возможно, даже Кристофер не знает – но, когда я была моложе – всего двадцать шесть – я забеременела.
– Правда?
Должно быть, она хорошо напилась. Я понятия не имела, зачем она мне сказала об этом.
– Ага. Я была молодая, и мне было страшно. Я была не готова быть матерью. Когда я сказала Вив, твоей маме, что нашла доктора и собираюсь на операцию, она стала умолять меня не делать этого. Она изо всех сил меня отговаривала. Она была уверена, что я потом пожалею. Но, видишь ли, я, в отличие от твоей мамы, не любила отца своего ребенка.