И теперь она собиралась резать чужую плоть.
У нее закололо бедро. Кива не стала обращать на него внимания.
Сжав зубы, она заглушила воспоминания и сосредоточилась на последних обрывках одежды на узнике; скоро на нем осталось только нижнее белье. Киву нагота не смущала. Она смотрела на мужчину глазами лекаря, сугубо определяя повреждения на теле. Подсознательно Кива могла бы восхититься и его подтянутой фигурой, и медовой кожей под пока не смытой кровью. Но ее не волновало, откуда у него такое здоровое тело – и за что же мужчина попал в Залиндов, – она боялась, что его ждет, когда он проснется. Судя по рельефу мышц, мужчина был силен, а это могло привлечь ненужное внимание и привести к наихудшему распределению.
Быть может, все-таки будет лучше, если он не проснется.
Ругая себя за подобные мысли, Кива с двойным усердием принялась отмывать мужчину, помня, что за каждым ее движением, как и всегда, следит надзиратель. Сегодня в дверях стоял Мясник, сменивший на посту Кость. На самом деле надзирателей звали иначе, но у заключенных имелись веские причины для подобных прозвищ. Мясника редко когда видели вне Бездны, штрафного изолятора у северо-восточной стены. Его прозвище служило одновременно предупреждением и обещанием для всех, кому не посчастливилось туда попасть, ведь мало кто возвращался назад. Кость на тюремных территориях видели чаще – он нередко ходил по известняковым стенам с арбалетом на плече или дежурил на сторожевой башне. Его боялись меньше, чем Мясника, но из-за его пристрастия ни с того ни с сего ломать заключенным кости Кива предпочитала держаться от него подальше.
В лазарете эти безжалостные мужчины обычно не дежурили, но в последнее время в тюрьме стало неспокойно: кусачая зимняя стужа сильнее обычного измотала заключенных. Ежедневный рацион из-за постоянных холодов стал как никогда скудным: растения побил сильный мороз, приходилось ограничиваться тем, что выращивали узники на фермах. Когда они не укладывались в дневную норму – а они не укладывались в норму уже много недель – им доставалось даже больше, чем другим: на их долю выпадал не только голод, но и гнев приставленных надзирателей.
Зима в Залиндове была неумолима. Каждое время года в Залиндове было неумолимо, но зима особенно тяжко сказывалась на заключенных – уж кому об этом знать, как не Киве, которая провела в тюрьме десять лет. Она слишком хорошо понимала, что два лежащих возле нее трупа не первые и не последние на этой неделе, а уж сколько еще заключенных окажется в крематории до конца зимы – не сосчитать.