– Возьми меня с собой, Добрыня Никитич, – негромко сказал парень.
– Не возьму, – хмуро бросил богатырь, затягивая пояс. – Слушайся во всем моих витязей – и о Милене позаботься.
– За ней Баламут приглядит, а мое место с вами! – Глаза Терёшки упрямо сверкнули из-под огненной копны волос, упавших на лоб. – Вдруг вам нечисть встретится? Невидимая али в человеческой личине вроде того чермака… Как вы ее на чистую воду выведете?
Ладонь парнишки сжалась на рукояти подвешенного к поясу отцовского ножа, и Добрыне подумалось: а почему бы и нет? Иные в пятнадцать-то лет уже воинами в дружинах служили и такие подвиги совершали – по сей день о том в песнях поют…
Да и не мальчонка он уже, этот сын Охотника, спасший свою подружку от вештицы, справится – история с худом-искусителем еще раз тому порукой стала. Орисницы ему огня отпустили щедро, не душа – костер.
– Добро, – кивнул, решившись, воевода. Увидел, как просияло лицо Терёшки, и строго добавил: – Но от нас с Василием – ни на шаг. Понял? Беги собирайся.
* * *
Прощание было коротким.
– Поосторожней там, добрый молодец, – улыбнулась Миленка Терёшке.
От Добрыни не укрылась тревога, плеснувшаяся при этом в серых глазах юной знахарки. Хоть и старалась девчонка изо всех сил казаться веселой.
– Всё ладно будет, красна девица, – пообещал в ответ парень. Тоже с улыбкой – упрямой и бесшабашной.
Ни дать ни взять – брат, грубовато, но ласково успокаивающий сестренку. Да эти двое ребят из Мохового леса и держались друг с дружкой как брат и сестра. Между которыми и без шуточек не обходится, и без подначек, но друг за друга они во всем стоят горой.
Из посольских покоев вышли, ни от кого не таясь. Дворцовая стража уже успела привыкнуть, что послы не раз и не два на дню заглядывают на конюшню, проведать своих лошадей. Чернобронники Гюряты, игравшие у крыльца при свете факелов в кости, проводили взглядами троицу русичей, направившихся через двор в сторону царских конюшен, и вернулись к своему занятию.
У конюхов, как раз чистивших денники, Добрыня попросил про себя прощения. Пока Терёшка караулил у дверей, воевода с Василием умело, быстро и тихо оглушили парней, связали обоих, заткнули им рты и уложили в углу на солому. Заседлать и вывести из денников Бурушку, Серка и Гнедка побратимам тоже удалось незаметно.
– Со мной в седле поедешь, – шепнул Казимирович Терёшке.
Бурушко потерся мордой о плечо Добрыни. Темный, с искоркой, умный лошадиный глаз покосился на воеводу.
«Ты в кольчуге. Будет бой?»
– Не знаю, – Добрыня погладил коня. Почесал за насторожившимися ушами, и Бурушко еще раз мягко толкнул хозяина лбом, с радостью откликаясь на ласку. – Но думаю, будет.