Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте (Гуреев) - страница 58
Сидела у окна в своей квартире «высшей категории» и видела, как во дворе под дождем разгружали «пятый» ЗИС с надписью «Хлеб» на фургоне. Пустые деревянные лотки с грохотом швыряли на асфальт, в лужи, а эхо разносило голоса рабочих и гул включенного двигателя.
Думала о том, что вот точно так же сорок лет назад она сидела у окна своей комнаты в Таганроге и смотрела на улицу, по которой шли студенты, разносчики сбитня и похожие на Льва Толстого старики в лапсердаках, мечтала стать актрисой, конечно. И вот теперь, когда она стала не просто актрисой, а любимой актрисой всего советского народа, то по-прежнему одна сидит у окна. Значит, ничего не изменилось, потому что всеобщее признание – вещь приходящая, иллюзорная, требующая постоянного подтверждения, причем любой ценой, а одиночество как было, так и осталось, оно никуда не делось.
Впрочем, нет, кое-что изменилось, сейчас шел дождь, а тогда его не было…
Затем переводила взгляд от окна на стены комнаты, на которых висели фотографии с дарственными надписями, гипсовая мадонна с младенцем, контррельеф профиля Пастернака, потом смотрела на книжный шкаф, в котором лежала посмертная маска Пушкина и стоял гипсовый бюст Чехова.
Вероятно, вспоминала слова Войницкого из «Дяди Вании»: «Сейчас пройдет дождь, и все в природе освежится и легко вздохнет. Одного только меня не освежит гроза. Днем и ночью, точно домовой, душит меня мысль, что жизнь моя потеряна безвозвратно. Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости. Вот вам моя жизнь и моя любовь: куда мне их девать, что мне с ними делать? Чувство мое гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму, и сам я гибну».
Раневская Ф.Г. 1980-е гг.
Раневская Ф.Г. Москва, Государственный академический театр имени Моссовета. 1970-е гг. Фотография публикуется с разрешения Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина
Меж тем грузовик с надписью «Хлеб» уезжал (ходили слухи, что в таких «пятых» ЗИСах по Москве тайно перевозили заключенных), а откуда-то сверху доносились звуки фортепьяно, и женский голос старательно исполнял романс Петра Петровича Булахова «Не пробуждай воспоминаний».
«Главное – живой жизнью жить, а не по закоулкам памяти шарить», – любила повторять Раневская, однако не могла при этом забыть и слов Антона Павловича – «русский человек любит вспоминать, но не любит жить».
Вольно или невольно события, происходившие в жизни Раневской (как и любого человека), были связаны с ее прошлым, напоминали о нем. Другое дело, как к этому было относиться… При всей нелюбви к воспоминаниям Фаина Георгиевна не могла с ними расстаться, была преследуема ими, они являлись ее единственным сокровенным богатством, из которого она черпала вдохновение и надежду.