Фаина Раневская. История, рассказанная в антракте (Гуреев) - страница 62

Известная своими перфекционизмом, с одной стороны, и непростым характером, с другой, от своих коллег по сцене Раневская требовала наивысшего творческого напряжения и предельной профессиональной отдачи. Понятно, что не все были готовы на это.

Уже через год после выхода спектакля актриса обратилась к руководству театра с ультимативным письмом: «Спектакль “Странная миссис Сэвидж” пользуется большой популярностью, и мое участие в нем налагает на меня особую ответственность, которую я одна не в силах нести.

В последнее время качество этого спектакля не отвечает требованиям, которые я предъявляю профессиональному театру. Из спектакля ушло все, что носит понятие искусство.

Чувство мучительной неловкости и жгучего стыда перед зрителем за качество спектакля вынуждает меня сказать вам со всей решимостью: или спектакль в таком виде должен быть снят, или немедленно, безотлагательно должны быть приняты меры к сохранению спектакля в его первоначальном виде».

Спустя годы, Фаина Раневская так объяснила свой демарш: «Я перестала играть любимую роль – миссис Сэвидж, когда не стало Вадима Бероева (Вадим Борисович Бероев, заслуженный артист РСФСР, 1937–1972 гг.). Играя музыканта, он специально выучил трудные пьесы, которые должны были звучать в спектакле. Он был правдив, и его личные качества – добрая душа – сказывались в том, что он делал на сцене. Моя учительница, прекрасная русская актриса Павла Леонтьевна Вульф, говорила: «Будь благородна в жизни, тогда тебе поверят, если ты будешь играть благородного человека на сцене».

Уход партнера из жизни стал для Раневской катастрофой, обнажившей для нее все несовершенство современного театра, о котором еще Александр Яковлевич Таиров говорил: «Театр кончился – в театре пахнет борщом». Казалось, что и через 20 лет после произнесения этих слов Фаину Георгиевну преследовал запах этого самого борща, чудился ей везде.

«Сегодняшний театр – торговая точка. Контора спектаклей… Это не театр, а дачный сортир. Так тошно кончать свою жизнь в сортире… – негодовала Раневская. – Я родилась недовыявленной и ухожу из жизни недопоказанной. Я недо… И в театре тоже. Кладбище несыгранных ролей. Все мои лучшие роли сыграли мужчины… Терплю невежество, терплю вранье, терплю убогое существование полунищенки, терплю и буду терпеть до конца дней… Наплевательство, разгильдяйство, распущенность, неуважение к актеру и зрителю. Это сегодня театр – развал. Режиссер – обыватель… Кто, кроме моей Павлы Леонтьевны, хотел мне добра в театре? Кто мучился, когда я сидела без работы? Никому я не была нужна… Я бегала из театра в театр, искала, не находила. И это все. Личная жизнь тоже не состоялась».