Ученики подрастали, становились старшеклассниками, заводили прически. В десятом классе способный и непоседливый Костя уже не позволял себе пользоваться слабостью старого учителя. В отношениях между учениками и Аполлинарием Феоктистовичем появилось нечто новое. Это было, пожалуй, невысказанное, скрытое где-то в глубине юношеских душ уважение к своему наставнику. Юность наконец оценила великую преданность Аполлинария Феоктистовича латыни — предмету, который давно можно было забыть.
Это уважение класса чувствовал и сам учитель, хотя внешне оно, казалось, не проявлялось ни в чем. После удачного чертежа, сделанного кем-либо из десятиклассников, Аполлинарий Феоктистович ставил умельцу пятерку, закрывал журнал и, строгий, серьезный, поднимался над классом.
— Вам нужно думать не только о чертежах, — заявлял он. — Пора уже каждому из вас сделать для себя чертеж всей будущей жизни. Но в этом вам лучше, чем я, поможет Овидий.
Аполлинарий Феоктистович начинал читать Овидия. Голос у него был слабый, глуховатый, он дрожал и срывался, но старого учителя слушали затаив дыхание. Никто не понимал слов латинского стихотворения, пережившего многие столетия, но всем, кажется, становились близкими могучие, возвышенные чувства, заключенные в далеких, торжественных метрах.
— Овидий любил свою землю, как может любить ее великий сын своей отчизны, — вдохновенно говорил старый учитель. — Поэтому его слово будет жить до тех пор, пока человек будет властелином земли. Тираны принудили поэта покинуть родной край. Он жил на берегах нашего Черного моря, которое называлось тогда Понтом Эвксинским.
Аполлинарий Феоктистович рассказывал об Овидии в торжественном, высокопарном стиле. Но теперь это десятиклассникам нравилось.
Костя тайно от своих товарищей ходил в районную библиотеку и просил Овидия. Овидия в библиотеке не было. Библиотекарша удивлялась:
— На что он сдался вам, этот Овидий? Человек десять приходили, просили его. По программе же его не проходят?
Изредка классу удавалось втянуть Аполлинария Феоктистовича в разговор, далекий от его любимой латыни. Он был не большой мастер отвечать на вопросы юношей и девушек, которые через несколько месяцев собирались пойти в новый, неведомый и интересный для них мир.
— Мы с вами, молодые друзья, люди разных эпох, — обычно заявлял старый учитель. — Мои жизненные принципы не подойдут для вас. У вас есть нечто новое, чего не знало мое поколение. Мне уже трудно догнать вас, и даже трудно вас хорошо понимать. Но у нас с вами есть одна вещь, которую нельзя отнять ни у вас, ни у меня. Это наша Родина. Берегите ее честь, несите ее славу вперед. А я уже старый и слабый человек.