— Господин, послушайте… дорогой наш… единственный, кто…
— Называйте меня товарищем… просто Никитой… — попросил хрипло и судорожно Якушкин.
— Товарищ Никита, эх, знали бы вы… или вот еще… да если обо всем порассказать!..
Довелось товарищу Никите побывать уже у «кума»? Друг наш! заступник! кормилец! Поимели счастье, полюбовались, как «кум», этот прохвост, купается в удовольствиях и всевозможных благах, в каких мехах и бархатах красуется его жена, сколько драгоценностей на его отпрысках? И разве все это на законных основаниях? Это ли не коррупция? Не настоящая ли мафия эти начальники? Ну, и что же после этого права заключенных, чего они стоят, где их взять, как сделать так, чтобы они осуществились на деле, а не на словах только? Но долготерпению масс пришел конец. Массы восстали, и никаким армиям не сломить их волю к победе. Нас здесь полторы тысячи, кричали восставшие, нас голыми руками не возьмешь. Мы выступим единым фронтом, все как один поднимемся на борьбу. Нам и вооруженная рука нипочем. Между прочим, и кое-кому из нынешних заступников и кормильцев достанется: болтают много и горы золотые сулят, а пользы — кот наплакал.
Затем Якушкина повлекли в столовую. Большое серое здание служило местом то питания, то клубных развлечений. В будни хлебали из мисок, в светлые праздничные дни с пением и гиканьем катались по сцене лагерные питомцы муз. Но так было, — а не будет! Визит высоких столичных гостей, представителей заоблачных сфер, все изменит, все перевернет вверх дном в этом адском царстве однообразия, уныния и раздавленных судеб. В крайнем случае сами возьмемся за ножи, за колья, вилы тоже найдутся… А вот посмотрите, что нас заставляют кушать, то есть государство и администрация льют нам в миски бурду, называемую супом, и кидают по ложке дряни, мол, каша, и что бы, вы думали, питаться этим нас вынуждает? Обостренное чувство голода! нестерпимое, надо сказать, чувство! Не угодно ли отведать? Эх, посидели бы вы с наше… Фильмы… Ведь это просто ужас, дикость и срам, какие фильмы нам показывают! Про успешные колхозы, про веселых ребят… и откуда только берется подобное творчество, кто его придумывает, кому оно предназначено, какую цель преследует? Вы сами, как человек творческий, из образованных, тоже пишете, так объясните нам, темным, что это такое с нами делают. Нас хотят одурачить? Нас оболванивают? Ни хрена не выйдет, мы тоже не лыком шиты, нас на мякине не проведешь. Нет, ну что выдумали — ни хлеба свежеиспеченного, ароматного, ни достойных зрелищ! Якушкин покачивал головой, выражая сочувствие. Он испытывал смущение и не знал, о чем говорить с неумолчно орущим людом. Они не желают смотреть колхозные фарсы и про веселых ребят, но значит ли это, что они хоть что-то слышали о настоящем кино? Что они готовы читать серьезные книги, засесть за Гегеля, углубиться в изучение мировой философии, посещать музеи, слушать великую музыку? Когда б говорить с каждым из них в отдельности, зная в точности, какое преступление совершил твой собеседник и насколько велико его раскаяние, — это еще куда ни шло, было бы терпимо. Но толпа, жалующаяся, стонущая, рычащая, угрожающая всему, что раскинулось по ту сторону колючей проволоки… Я не знаю, какой ущерб, физический и моральный, нанесли, по отдельности и в совокупности, эти люди, и оттого у меня наихудшие подозрения на их счет, умозаключал Якушкин.