— Давай! Паки и паки! — пропищала Валентина Ивановна и, не вынеся поразительного зрелища, а смирновский общественный деятель в своем танце был громаден, импозантен, несколько даже бесчеловечен, зажмурилась и зарылась носом в собственную грудь, поднятой же высоко в воздух рукой взмахнула на особый лад, как бы посылая «последнее прости».
Случилось также, и примерно в то же время, что другой агент дьявола, притаившийся у стены клуба Архипов, услыхал внезапно возбужденные и быстро приближающиеся голоса. Была ли это погоня? Как бы то ни было, дьявол уже прихватил Архипова, наспех перемолол его не слишком выдержанную и закаленную совесть, втянул в свои гнусные игры, послал творить наваждение. Архипов бросился к черному входу в кухню; на его счастье, или несчастье, Бог весть, дверь была не заперта, и он вбежал внутрь. Из комнатенки с вечно влажным кафельным полом, где присылаемые из отрядов бригады обычно чистили картошку, выглянул повар и удивленно уставился на непрошенного гостя.
— Ты чего тут потерял, насекомое? — Густо насыщенным подозрительностью взглядом он сверлил Архипова.
Тот не ответил. Он и сам не знал, что потерял или что искал в кухне. Он просто спасался как мог. Можно забежать в просторный зал, служившей столовой, а в дни концертов или демонстрации фильмов превращавшийся в зрительный; поискать убежище где-нибудь за кулисами, на сцене, в мелких коридорах и каморках. Но его внимание привлек большой нож, лежавший на столе в комнате с кафельным полом. Против взбешенной, не рассуждающей толпы, как ни вооружайся, не устоишь, но все же он почувствует себя не столь беззащитным и скованным, если в его руках будет хоть какое-то оружие. По крайней мере, отдаст свою жизнь мужественно, страстно и не за ничтожно малую цену. Несмотря на протесты повара, Архипов схватил нож и крепко сжал тонкую и, как, казалось, все в этой комнате, влажную, засаленную рукоятку.
Голоса с улицы перенеслись в столовую, гудели и звенели там, как вразнобой зазвучавшие, в последних перед концертом пробах, инструменты огромного симфонического оркестра. Архипов, снова воспользовавшись черным ходом, выбежал наружу и помчался к вахте. Он не рассчитывал найти союзников в лице вертухаев, но у него была неясная мысль столкнуть их с толпой преследователей и тем самым выиграть время, несколько драгоценных минут.
Ключ от заветной двери был сдан на вахту. Ее и вовсе не отпирали бы уже, намертво заколотили бы с внешней стороны, когда б не эти постоянные шатания священника в клуб и из клуба, когда б не его душеполезная деятельность. С внешней стороны, в теснине заброшенного, погруженного во тьму цеха сидел, чертыхаясь, прекрасно вооруженный боец и высматривал давно опостылевшего ему попа. С крыши клуба петух, приставленный к газовому баллону, равнодушно таращился на смутные контуры здания, где засел утомленный своим напрасным дежурством боец. Отец Кирилл, отслужив в почти пустой этим вечером молельне, в сопровождении молоденького служки направлялся к вахте, не сумев, как мы уже понимаем, выбраться на волю через запертую от него безрассудным (подвыпившим, что выяснилось позднее) клубным распорядителем промышленную зону. Подол его пышного облачения подскакивал и метался над асфальтом, рисовавшимся в тусклом освещении какой-то хрупкой плоскостью, покрытой тонким слоем нежной пыли или вовсе призрачной. Священник шел, низко опустив голову, и показался Архипову в темноте удивительно похожим на Бурцева, который совсем еще недавно тоже вот так, в глубокой и печальной задумчивости, удалялся от него. Это странное, невозможное, практически недостижимое и все-таки достигнутое сходство поразило Архипова и, взбаламутив в его душе некие кощунства, погань беснования, — забурлило оно, демоническое начало, тотчас же, закипело, — подсказало ему фантастическую идею.