III. Республиканская традиция и политическая позиция практикующего историка
Что делает консерватор, когда пишет историю республиканцев?
Как мы отметили выше, Покок в большей мере является выдающимся историком политического дискурса, нежели оригинальным политическим мыслителем. В этом смысле его траектория и вклад в политическую философию по своему характеру отличаются от того, что в своем творчестве делали, скажем, Фуко или Хабермас, также обращавшиеся к истории Нового времени. Между тем, решительно повлияв на общую интерпретацию истории политической мысли, Покок (возможно, против собственной воли) способствовал укреплению языка и аргументов, по отношению к которым сам исследователь сохранял значительную критическую дистанцию.
Вопреки распространенному мнению об общей политической позиции представителей Кембриджской школы[1457], Покок не является республиканцем. Со свойственной ему интеллектуальной эмпатией (которую легко принять за идеологическую симпатию) он разделял сдержанно скептические, настороженные и немного ироничные взгляды либеральных консерваторов на амбиции республиканцев управлять человеческими институтами с помощью секуляризованной религиозной добродетели. Мы видим «консервативный» вклад Покока как политического философа sui generis в его дистанцировании от объекта собственного исследования и в рефлексии, предполагающей возможность систематически разделять нормативные и историографические суждения о дискурсе других эпох, сочетая эмпатию и критику. Покок принадлежит к той категории мыслителей, которые совершают значимые для других политических философов ходы не благодаря скрытому или явному высказыванию нормативной позиции, а даже вопреки ей или во всяком случае вне прямой связи с собственной идеологической повесткой. Политическое кредо Покока ощутимо присутствует в книге, но оно остается за кадром и может быть распознано только внимательным читателем.
В чем мог состоять идеологический смысл работы Покока? В заключении своего труда он упоминает концепцию vita activa Х. Арендт, которую считает одним из немногих мыслителей, вернувших актуальность республиканской доктрине в ХX веке. Однако это указание остается единичным и не имеет продолжения в основном тексте: речь не идет ни о полемике, ни об апологии Арендт. Мы можем попытаться реконструировать возможные идеологические намерения автора, посмотрев на то, как Покок обращается с двумя основными идеологиями своего времени — либерализмом и марксизмом. Сторонникам и критикам этих убеждений он в изящной и провокативной манере напоминает о забытом праязыке политической философии (относительно) недавнего прошлого. После Великой французской революции республиканская традиция оказалась вытеснена новым гегемоном — политической экономией либерализма. Покок подчеркивает, что исследование либерального языка и его аргументов намеренно выносится им за скобки. В послесловии 2003 года он почти не скрывает раздражения и сарказма в отношении историографического культа Локка в США, задающего черно-белую матрицу, где любое высказывание и всякий мыслитель оцениваются в категориях «за или против» философии Локка. Очевидно, одну из своих задач Покок видел в том, чтобы напомнить о богатстве голосов, языков и дискуссий, значимых для Англии и США Нового времени, в которых Локк «не принимал участия».