Покок много говорит в книге и о другой влиятельной идеологии, претендовавшей на гегемонию в британской историографии 1960–1970‐х годов, хотя в его намерение не входило детальное изучение этой линии мысли. Он спорит с марксистской интеллектуальной матрицей, показывая ее анахронизм, схематизм и неадекватность подлинно сложной картине английской политической и экономической истории XVII и XVIII веков. Критика марксистской историографии существенна для понимания «Момента Макиавелли», но она носит скорее методологический и внутрицеховой характер. Гораздо более идеологически заряженными в отношении марксизма представляются два других хода Покока. Во-первых, он утверждает явную оппозицию республиканской парадигмы и модернизации. Во-вторых, он несколько раз указывает на аналогию (если не на прямую связь) между, с одной стороны, антимодернистским неприятием коммерции и кредита неохаррингтонианцами и их последователями в США и, с другой — более поздней темой отчуждения человека от своей подлинной природы в ходе исторического прогресса, общей для Руссо и Маркса. Настойчивое сближение французского и немецкого мыслителей недвусмысленно сигнализирует об исходном намерении Покока, гласно подтвердившего его спустя несколько лет после выхода книги[1458].
На заключительных страницах «Момента Макиавелли» автор прямо пишет об опасностях добродетели участия, возведенной в абсолют, и говорит о своем предпочтении роскоши и свобод афинян перед суровой добродетелью спартанцев, за что первые логично платят определенной, хотя и незначительной порчей нравов. Моральная цельность человека не должна становиться основой религиозно-политической доктрины, обосновывающей обязательное участие гражданина в Res Publica. Наследуя республиканской линии, марксизм вовлекает человека в историю и «заставляет его быть свободным» по ту сторону согласия. Здесь Покок почти открыто заявляет о своих консервативных убеждениях в терминах «отрицания активизма». Прибегая к аргументации Б. Констана, он говорит об опасностях смешения vita activa с социальной жизнью как таковой. Наконец, сближая республиканизм и марксизм, Покок одновременно противопоставляет либерализм и республиканскую традицию, указывая на центральный для нее конфликт добродетели и коммерции (финансовых инструментов). Таким образом, мы можем уверенно говорить об идеологических намерениях Покока: а) показать порочную связь между «долгой» республиканской традицией и революционным террором во имя добродетели в его руссоистском и марксистском изводе, б) высветить сходные милленаристские и морализаторские мотивы в современной политической культуре США, в) подчеркнуть достоинства консерватизма, г) выведя либерализм из поля внимания, лишить его квазимонополии и противопоставить республиканской традиции.