— По-моему, чушь какая-то, — услышал я чей-то голос. — Кто они вообще такие? Впервые слышу, «Мертвецы» какие-то…
— Посмотрим, как сыграют. Если что — пойдём в «Апельсин». Их, кстати, туда не пустили — рейтингом не вышли.
— Ты серьёзно?! Пф! И чё мы тогда тут сидим вообще?!
— Да ладно те, чисто поржать, из жалости. Квесты уже один хрен задолбали.
Все знакомые тоже тут. И Коля, и Сандра, и Доротея пришла по моему приглашению. Экси и Даймонд в разных концах зала. С этими мы ещё поработаем, всё только начинается. Вот и Грой тискает Вивьен. У последней, правда, какая-то несчастная рожа.
Вивьен напомнила мне о Роме. Я обернулся. Ну точно, бледный весь, трясётся сидит, за барабанами. Я поправил микрофон на стойке и усмехнулся.
— Ром, подойди сюда.
— Типа, чё? — удивился Рома.
— Подойди, — велел я.
Рома подошёл. Иствуд из любопытства тоже приблизился.
— Вы только посмотрите на эту красоту, — сказал я голосом Николая Дроздова, глядя на людей, цедящих пиво и бросающих на сцену высокомерные взгляды. — Бедный маленький хомячок высунул носик из норки и принюхался. Носик задёргался — он почувствовал запах развлечения. Концерт! Хомячок бежит, его маленькие лапки суетливо перебирают под пузиком, усики трясутся, бусинки-глазки блестят. И вот хомячок здесь. Он ждёт. Он думает, что концерт устроен ради него. А раз так — значит, здесь кто-то нуждается в его хомячьем присутствии. Хомяк сделал одолжение, придя сюда. Ему уже должны быть благодарны только за то, что он стоит здесь, обссыкаясь от предвкушения триумфа. Вся мировая музыка была написана и сыграна лишь для одного этого хомячка, ради него написаны все книги, сняты все фильмы — так он думает. Пройдёт минута, и хомячок станет Хомяком Всемогущим. Он, подобно римскому императору, сможет карать и миловать, поднять большой палец вверх, или опустить его вниз. Хомячок часто дышит, он ждёт…
— Мёрдок… — потрогал меня за локоть бледный Рома.
— …ждёт, когда сможет внести свои пять копеек в мировую историю. Сейчас прямо со сцены его будут нежно ласкать, а он будет оценивать — насколько хороши эти ласки. Не даром ли он тратит своё хомячье время? Свои хомячьи деньги? Ведь можно побегать в хомячьем колесе или посрать, можно изловчиться заползти на хомячиху и сделать пару хомячьих фрикций. Однако он — здесь. Ждёт…
— Мёрдок! — крикнул Рома, не выдержав.
— Что? — перестал я придуриваться и посмотрел на него.
— Микрофон включён!
— А я знаю.
Я присел, пропуская над головой оплетённую бутылку вина. Гул в зале перерос в возмущённый рёв.
— Запомни, Ромыч, — сказал я, — нас не должны любить за то, что мы делаем минеты хомякам, потому что мы их не делаем. Нас будут любить лишь потому, что мы такие о**енные! Бегом за барабаны и начинай уже стучать!