Русским ведь только начать. Долго запрягают, да быстро ездят, как сказал когда-то Отто фон Бисмарк. А уж он-то хорошо понимал русскую душу…
Берлин в начале двадцатых стал этаким мостиком для русских эмигрантов, устремившихся из развалившейся империи вглубь Европы. Но лишь оказавшись там, они вдруг осознавали, что попали, в общем-то, «из огня да в полымя».
«В 1920 году вся Германия была нищая, аккуратно-обтрепанная, полуголодная, – вспоминал Роман Гуль. – Живя в России, я не представлял себе, что страна может дойти до такого изнурения войной. Мы, эмигранты, по сравнению с немцами были даже в привилегированном положении, ибо нам в лагерях помогала Антанта из оставшихся в Германии продуктовых складов для военнопленных. Мы получали „керпакеты“, одежду. У меня поэтому был некий костюм из английского одеяла. Одеяло – серое, ворсистое. И сельский портной-немец сшил мне из него довольно странную одежду: однобортную куртку вроде сталинской и какие-то полугалифе, потому что на длинные штаны материала не хватило. Полугалифе же заканчивались английскими обмотками, а на ногах были здоровенные американские буцы, подкованные на носках и на каблуках. Так я и поехал в Берлин»[22].
Сквозь сдержанные строки журналиста проглядывает немецкая нищета. Немцы голодали. Отсутствие продовольствия и тотальная безработица делали своё дело. В рабочих кварталах иногда умирали с голоду. Страна не успевала за гиперинфляцией: осенью 1923 года американский доллар стоил… более четырёх триллионов марок! А если на фунты – ещё круче: один фунт стерлингов можно было смело купить за… 50 биллионов! (И в этом основная разгадка «феномена фюрера», накормившего нацию. После ужасов двадцатых и всех этих «биллионов» немцы были готовы идти за любым, кто спасёт Фатерлянд от краха.)
И всё же они держались. Пусть это походило на хорошую мину при плохой игре, но немцы никуда не бежали, изо всех сил пытаясь сохранить прусское достоинство, к которому их приучил ещё «железный канцлер» Бисмарк.
«…В Берлине 1921 года всё казалось иллюзорным, – писал Илья Эренбург. – На фасадах домов по-прежнему каменели большегрудые валькирии. Лифты работали; но в квартирах было холодно и голодно. Кондуктор вежливо помогал супруге тайного советника выйти из трамвая. Маршруты трамваев были неизменными, но никто не знал маршрута Истории. Катастрофа прикидывалась благополучием. Меня поразили в витринах магазинов розовые и голубые манишки, которые заменяли слишком дорогие рубашки; манишки были вывеской, доказательством если не благоденствия, то благопристойности.