[40].
В отличие от любовника, законный супруг Цветаевой поступил вполне по-мужски, сразу же признав сына своим. Именно Эфрон назвал ребёнка, к которому, по его признанию, «испытывал особую нежность», Георгием[41]. Отец очень хотел, чтобы его мальчик прожил более счастливую, чем у него, жизнь.
И всё-таки тот период жизни в чешской деревне Вшеноры, возможно, самый счастливый для Эфрона за все послереволюционные годы. Во-первых, у него, наконец-то, родился долгожданный сын. А во-вторых, в «Современных записках» (самом, к слову, престижном эмигрантском журнале) появляются главы из его книги, посвящённой теме «добровольчества». Тогда же появляется более-менее постоянная работа в редколлегии журнала «Своими путями». Правда, за два года работы там он написал лишь три статьи, в лучшей из которых – «Эмиграция» – подчёркивалось, что возвращение в Россию «связано с капитуляцией». Капитуляцией перед чекистами, добавляет он, ибо «меж мной и полпредством лежит могила Добровольческой армии». (Запомним эту эфроновскую фразу.)
Помимо Эфрона-публициста, на страницах других изданий русский читатель знакомится и с Эфроном-прозаиком, написавшем три довольно-таки интересных рассказа – «Тиф», «Тыл» и «Видовая». Причём первые два созданы на основе реальных событий, пережитых им в военной России.
Занимается издательской деятельностью и Марина. Вместе с Валентином Булгаковым, бывшим секретарём Льва Толстого, она издаёт альманах«Ковчег». К сожалению, из затеи сделать его периодическим изданием ничего не вышло: после выхода первого номера (именно в нём был напечатан рассказ Эфрона «Тиф») на выпуск второго не хватило денег.
Впрочем, было уже не до этого. Первый (и единственный) номер своего альманаха Марина будет читать уже в Париже. «Удушье» тихих деревенек останется позади…
…Дома до звёзд, а небо ниже,
Земля в чаду ему близка.
В большом и радостном Париже
Всё та же тайная тоска…
В большом и радостном Париже
Мне снятся травы, облака,
И дольше смех, и тени ближе,
И боль, как прежде, глубока.
Марина Цветаева
…Париж создаёт настроение. Конечно же, приподнятое. И это несмотря на то, что город-эгоист, живущий сам по себе, вовсе не желает кому-то понравиться. Он вообще ничего не хочет, этот привыкший к обожанию монстр. Тем не менее со времени своего основания французская столица чем и занималась, так это делала людей счастливыми – обедневших лавочников, разорившихся дворян, военных, потерявших последнюю надежду на пути к маршальскому жезлу, или отчаявшихся выбиться в люди отпрысков тайной любви высокородных повес с легкомысленными служанками. Все они, потерпев фиаско где-нибудь в солнечном Марселе, угрюмом Тулоне или провинциальном Лиможе, рано или поздно непременно оказывались в Париже – городе, который, как был уверен каждый, обязательно поможет начать «с чистого листа». Мечта окрыляет. Она на то и мечта: либо сбудется, либо – нет. Новая жизнь требует настроения в соответствии с задуманным. Чем крепче крылья, тем больше шансов реализоваться.