И ангелы морей мне будут вторить хором.
Когда же в день Суда, по слову Иоанна,
Совьётся небо, обратившись в свиток,
И встанут мёртвые, я буду говорить: – «Осанна!»,
Оставленный на дне – и в день Суда – забытый.
Эти строки юный поэт Гронский посвятил «М. Ц.». Единственной, которую ценил и искренне обожал. «Он любил меня первую, а я его последним…» Так Марина скажет об их загадочной любви в одном из своих писем…
Осенью 1934 года Коля Гронский погибнет в парижском метро, упав под колёса проходящего поезда…
* * *
К 1930 году еженедельник «Евразия», на который Эфрон возлагал такие надежды, приказал долго жить. Потрясение оказалось столь велико, что у Сергея обострился старый туберкулёзный процесс. Марина тут же начинает обивать пороги всяких ведомств, добившись-таки через несколько месяцев стипендии Красного Креста на лечение. Однако хлопоты себя оправдали, дав возможность мужу чуть ли не год провести в достаточно сносных условиях русского санатория, расположенного в Горной Савойе.
Два слова об этом санатории. Местечко было тихое, спокойное; кругом птички, белочки, а ещё – отсутствие посторонних. Марина с Муром приехали поддержать Сергея Яковлевича, сняв на лето комнату поблизости от здравницы. Лечение пошло больному на пользу; позже он там лечился ещё несколько раз.
Но только ли лечился? В один из приездов Эфрон, будучи связанным с советской разведкой, завербует сына владельца санатория – некоего Михаила Штранге, – молодого парня, увлечённого историей и писавшего неплохие стихи. Вскоре в Горную Савойю «для лечения» станут приезжать единомышленники Сергея и даже агенты. Достоверно известно, что однажды там «подлечивался» и хорошо нам знакомый Константин Родзевич.
Марина всего этого не знала. Зато быстро выявила интрижку мужа с какой-то девицей во время его первого пребывания в санатории. И это было особенно больно: ведь всё, что они зарабатывали, в основном шло на Сергея, на его лечение, переезды, одежду. Семья же прозябала в крайней нужде. Так, сливочное масло предназначалось исключительно больному Эфрону и Муру. Одежду практически не покупали, перешивая старую. Последнее своё платье Цветаева купила ещё в 1922 году, в Берлине, да и то по настоянию жены Эренбурга.
После того как новое увлечение Сергея кинооператорством закончилось очередным пшиком, жить стало ещё тяжелее. Скорее всего, именно нищета и отчаяние толкнули Сергея Эфрона пойти на предательство. (Речь идёт о предательстве памяти его погибших в боях с большевиками товарищах.)
В одном из писем сестре в Москву он открыто напишет: