. Юрий Михайлович говорил и о других особенностях личности Павла Наумовича, но, безусловно, эти выше названные им черты Беркова были ему особенно близки. Он постоянно духовно обращался к своему учителю.
Павел Наумович был оппонентом Ю. М. Лотмана на защите и кандидатской, и докторской диссертаций и со свойственной ему тщательностью изучил эти диссертации и спорил с Юрием Михайловичем каждый раз всерьез, а не условно, как часто это делается. Юрий Михайлович отвечал ему на том же научном уровне. Недаром в статье, посвященной Павлу Наумовичу, он специально отметил умение Беркова понимать чужую мысль, проявлять к ней интерес и его серьезность при обсуждении диссертаций.
Научные споры Павел Наумович вел увлеченно и настойчиво по поводу не только важных, кардинальных проблем, но и по частным вопросам. Каждый факт, каждое утверждение были для него значимы как часть истины. Мне запомнился спор между Павлом Наумовичем и другим виднейшим эрудитом-филологом Б. В. Томашевским. Они горячо поспорили о значении какого-то слова в русском языке начала XIX века. Павел Наумович сильно распалился и заявил Томашевскому: «Я вам со словарями в руках докажу, что я прав». А Томашевский ответил: «Вы не верьте словарям, я сам их составлял». В этом обмене репликами проявилась особенность характеров как Павла Наумовича, так и Бориса Викторовича. Берков был человек скрупулезный, научно необыкновенно добросовестный. И такими же он хотел видеть своих коллег. И словари были для него серьезными научными источниками. А для Томашевского словарь был полем экспериментов, разысканий и неизбежных ошибок. Он даже хотел писать большую работу о природе ошибок памяти и психологии опечаток. Павел Наумович был идеалист, а Томашевский — скептик.
Павел Наумович отличался необыкновенной научной памятью. Он, давая совет или комментируя какой-либо факт, обогащал нас сведениями о полезных для нас данных научной литературы. У него была эта удивительная особенность: он был своего рода компьютером. У себя на даче он, сидя на скамеечке и положив рукопись на табуретку, в течение летних месяцев написал «Историю русской комедии XVIII века», черпая данные — даты, факты и имена — из необъятного запаса своей памяти и подготовленных для работы материалов, а после окончания летнего отпуска проверял в библиотеке фактическое содержание рукописи.
Ученики перенимали у Павла Наумовича некоторые черты его характера, привычки, его отношение к научному труду. Моя сестра Виктория Михайловна — заведующая кардиологическим отделением больницы Академии наук — рассказывала, что, когда Павел Наумович, ее пациент, лежал в больнице, при нем было много книг и диссертаций, они стояли стопками. Он постоянно занимался, но время от времени распрямлялся, прохаживался по коридору и делал легкие физические упражнения. И когда я видела, как мой брат Юрий Михайлович встает из-за стола и распрямляет спину, я сразу узнавала движения Павла Наумовича. Признак настоящего авторитета учителя, когда ученик начинает внешне подражать ему в манерах.