В отношениях Павла Наумовича и его учеников было много трогательного. Когда он тяжело болел и лежал в Боткинской больнице, куда не пускали посетителей, Наталия Дмитриевна Кочеткова, тогда молоденькая девушка, лазила к нему через забор и носила цветы — каждый день другой букетик. Санитарка спросила Павла Наумовича: «Кем она вам приходится? Внучкой?». А он ответил: «Нет, не внучкой, а ученицей, а это все равно». Отношение к своим ученикам как к любимым детям было присуще Павлу Наумовичу, и все это знали.
После смерти Павла Наумовича возник вопрос о его уникальной библиотеке. Библиотека писателя, а тем более ученого, его alter еgо, в особенности такая библиотека, как библиотека Беркова, которая собиралась систематически и с глубоким знанием литературы и истории книги, книгоиздательства и библиографии. В Ленинграде ни одно учреждение не соглашалось сохранить библиотеку Павла Наумовича целиком, как отдельное собрание, и библиотека уехала в Минск, не без помощи Ю. С. Пширкова. Она, несомненно, явилась для Белоруссии ценнейшим приобретением и на много десятилетий стала источником важных сведений для тех, кто учится и кто учит. Для России и, в частности, для Петербурга ее утрата очень ощутима. Историк И. С. Шаркова сетовала, что одна книга об истории итальянской литературы, которая хранилась в библиотеке П. Н. Беркова, теперь недоступна, так как другого ее экземпляра в Петербурге нет. Этот случай не будет уникальным и в дальнейшем.
П. Н. Берков преподавал в Ленинградском университете и работал в Институте русской литературы в одно время с Б. В. Томашевским. Они не походили друг на друга ни внешностью, ни манерой поведения, ни методом подхода к изучаемому материалу, но оба были академическими учеными новой исторической эпохи и к научной деятельности относились во многом сходно. Оба они были сторонниками положительных знаний, науки, которая отвечает всем своим авторитетом и добрым именем за свои утверждения, за факты, материалы и новации, которые вносит в сознание современников.
Следует ли напоминать, что наука существовала не в безвоздушном пространстве, что деятели «лозунговой» юбилейно-пропагандистской публицистики пользовались большим одобрением и поддержкой, чем требовательные ученые-«идеалисты» и «скептики»? В моей памяти сохранился такой эпизод: Павел Наумович на заседании, в ходе которого обсуждался вопрос об атрибуции текста маргиналий Ломоносову, потребовал от докладчика, восторженно говорившего о своем открытии, более весомых доказательств принадлежности их текста данному автору. Тогдашний директор ИРЛИ прервал его выступление резким замечанием: «Вам следовало бы поучиться патриотизму у докладчика». Очевидно, он иначе, чем Павел Наумович, относился не только к докладу, но и к понятию «патриотизм».