Наши студенческие заботы иногда были довольно обременительны и доставляли нам огорчения. Кроме зачетов, экзаменов и подготовки к ним, и в большей степени, чем эти, обязательные нагрузки, которые приносили нам радости и увлекали нас, у нас были и тягостные принудительные обязанности, и среди них главная — участие в больших, длительных собраниях, составной частью которых были «проработки» тех или других наших товарищей по разным причинам и поводам. Нередко такие «проработки» заканчивались выговором по комсомольской линии, а иногда даже исключением из Университета. В нашем студенческом пестром коллективе было немало тех, кто считал эту практику неизбежной и необходимой. Были и такие, кто охотно выступал против провинившихся и делал на этом карьеру. К подобным огорчениям Исаак относился стоически, глядя на них как бы издалека. Казалось, что на подобные явления современного бытия он реагирует из какого-то укрытия, из охранной сферы. Только впоследствии мы могли узнать и понять, что такой сферой для него была музыка, особый мир, в котором он был «свой», который он любил, понимал и в котором находил гармонию.
Увлечение И. Д. Гликмана музыкой и театром сложилось за несколько лет до появления его на филологическом факультете. Уже в 1932 г. Гликман заведовал культурно-массовым отделом Филармонии. Позже, в 1938 г., он — зав. литературной частью Народного дома, который в то время был филиалом Театра оперы и балета им. С. М. Кирова. Причем уже в это время он был знатоком и «сочувствователем» сложной современной музыки в ее высоких проявлениях и смелых исканиях. Он был вхож в святая святых Филармонии — большую гостиную около кабинета директора, где собирались музыканты знаменитого оркестра, дирижеры и композиторы и обсуждали свои профессиональные проблемы, перемежая эти обсуждения исполнением творческих новинок. Этот импровизированный «клуб» посещал и Шостакович, с которым И. Гликман познакомился и к концу 1932 года был уже в приятельских отношениях [22].
Их дружба длилась свыше четырех десятилетий, и о ней стало известно в Университете в конце 30-х гг., когда я там училась. Этот факт вызывал интерес студентов, но не казался чем-то исключительным, выходящим из ряда привычных явлений. Мы были избалованы близостью к великим людям искусства: наши профессора сами были видными деятелями современной литературы и культуры, были знакомы и находились в дружеских отношениях с поэтами и писателями серебряного века, современные поэты и писатели выступали на филологическом факультете перед студентами с чтением своих произведений. Помню, как остроумно и интересно выступал К. И. Чуковский.