Тень отца Гамлета представлял Г. Бердников — высокий, статный, внушительный, с выправкой, похожей на военную, слова своей речи он произносил как команды, имитируя нашего военрука Эгле, с некоторым эстонским акцентом.
Гриша Бергельсон где-то раздобыл полный традиционный костюм Гамлета — плащ, берет и бархатную куртку с белым отложным воротником. В этом костюме он был не только импозантен, но и красив. «Могильщик» напялил на себя рубашку-блузу серого, вернее неопределенного, цвета, но костюм тени Отца Гамлета ставил нас в тупик. Впрочем, в полном соответствии со стилем нашей пьесы мы скоро приняли решение, что этот персонаж, как и подобает привидению, будет весь в белом, но в царственной мантии и с короной на голове. Но и этот примитивный костюм потребовал от нас хлопот и даже риска. Студенты, жившие в общежитии, вынесли оттуда под верхней одеждой две простыни и байковое одеяло. Корону ему мы вырезали из серебряной бумаги самым примитивным образом. Мой костюм Офелии был самым простым и доступным — летнее платье, распущенные волосы и в них бумажные цветы. Нам казалось, что, запомнив текст и подготовив самые примитивные костюмы, мы готовы к спектаклю, но тут выяснилось, что Исаак Гликман согласен быть режиссером этой постановки. Кто просил его об этом, не помню, но он принял свое назначение всерьез и работал с нами, как если бы мы того заслуживали. Прежде всего, увидев представленные «аксессуары», он сказал: «Ну-ка покажите, что тут у вас?». Когда Г. Бердников набросил на себя «заготовки» своего костюма, Исаак замахал руками. Особенно его «сразила» корона. Обретя дар речи, он сказал: «Это решительно невозможно!». На вопрос — как же дать понять, что это Король, — Исаак пояснил: «Ну, найдите какой-нибудь обруч, лучше — цвета золота». Перерыв все девичьи украшения, в общежитии нашли длинную гребенку с золотым оттенком. Грише, костюм которого нам казался шикарным, Исаак сделал все же замечание: «Надо почистить ботинки, но лучше бы какие-то сандалии или домашние туфли, конечно приличные».
Мой костюм его тоже не удовлетворил. Он выбросил все бумажные цветы и приказал в волосы натыкать репейники и колючки.
После этого Исаак произнес весьма краткое введение к нашей совместной подготовке спектакля, сказав: «Конечно, эта пьеса не пародия на пьесу Шекспира, а просто шутка, но раз вы будете выступать перед публикой, надо немного подготовиться, так что запомните текст и через три дня, в среду, проведем репетицию».
В назначенное время мы собрались, и началась репетиция. Исаак сидел на стуле, а мы перед ним «действовали». Он живо реагировал на действия исполнителей, срывался со стула и, как мячик, подскакивал к тому, кто говорил, наставляя, как более внятно произносить текст, какие интонации улучшить, чтобы передать иронию, как держаться, чтобы движения были более свободными и естественными. Грише Исаак сказал, что, хотя каждый из действующих лиц поизносит монологи, между индивидуальным выступлением и коллективным действием есть принципиальная разница. Зритель должен видеть, что между действующими лицами существует взаимодействие, связь, что они находятся в общении. Иллюзию такого общения может создать любой, иногда мало заметный жест. Более демонстративный яркий жест может быть очень содержательным. В попытке ввести такой «демонстративный» жест в наше представление он предложил Грише, чтобы Гамлет, прежде того, чтобы выяснять отношения с Офелией, обнял и поцеловал ее. Очевидно, он хотел намекнуть публике, что у Гамлета с Офелией были отношения, достаточно близкие. Я, исполнявшая роль Офелии, не разделяла этой точки зрения и твердо придерживалась принципа, сформулированного в романе Чернышевского «Что делать?»: «Умри, но не давай поцелуя без любви». К тому же, в то время не было принято раздавать поцелуи направо и налево, как теперь. Когда Гриша, с которым у меня были дружеские отношения, попытался выполнить требование Исаака, я отскочила как ужаленная и воскликнула: «Вот еще! очень надо!». Дальнейшие попытки преодолеть мое сопротивление потерпели полную неудачу.