Воспоминания (Лотман) - страница 126

Что же говорить об отношении к древнерусской литературе поколения моего и матери А. М. Панченко? Нам внушалось со школьной скамьи, что все предшествовавшие XX в. периоды существования человечества были лишь предысторией к той новой формации, которая возникает у нас впервые и в утверждении которой как формации мировой нам предстоит принять непосредственное участие. Однако хотя многие преподаватели ЛИФЛИ, а затем и университета учили нас как первостепенной задаче анализу классовой позиции писателя, университетское и факультетское образование строилось по традиционному для русской университетской науки плану. Медиевистике в нем отводилось достойное место. Древнерусская литература читалась в течение года, старославянский литературный язык изучался тоже год, причем курс древнерусской литературы читал академик А. С. Орлов (а помимо лекций был обязательный семинар по этому предмету), а занятия по старославянскому языку вел также крупнейший специалист С. П. Обнорский, через несколько лет ставший академиком.

Однако, несмотря на увлекательность лекций Орлова и оригинальность его личности, на нашем курсе он нашел только одного последователя. И это неудивительно. Слишком далека была наша «ментальность» от предмета его занятий, слишком ослаблена связь с древними слоями культуры (исчезнуть совсем эта связь никогда не может). Этот ученик и последователь академика стоил целого отряда аспирантов. Он был человеком призвания в том высоком, первозначном значении этого слова, которое заключало представление о высшем таинственном призыве к подвигу. Студент Володя Малышев, впоследствии получивший широкое признание и у нас, и за пределами нашей страны ученый — Владимир Иванович Малышев, своими неустанными трудами повлиял на восприятие древней культуры русского народа и на отношение к ней.

Владимир Иванович внешне производил впечатление очень простого человека. Можно сказать про него словами Пастернака: «Впадал как в ересь в неслыханную простоту». Но на самом деле он был человек очень непростой; я бы сказала даже, что его характер был в чем-то таинственным. В. И. был человеком самобытным, и вместе с тем в нем можно было усмотреть типические черты, если понимать типичность не как бытовую распространенность, а как свойства, исторически коренные для жизни России. В нем можно обнаружить сходство с Платоном Каратаевым, с капитаном Тушиным у Льва Толстого, но и с неистовым Аввакумом, которого он изучал, любил и уважал. Можно назвать и другие характеры в русской истории и литературе, с которыми у В. И. было что-то общее. Казалось, что рассказать о нем лучше всех мог бы Лесков. Личность В. И. сформировалась в эпоху отказа от традиций — от старого быта, семейного уклада, деревенских хозяйств, веры в Бога, в эпоху разрушения церквей. Общему потоку стремления «отречься от старого мира» он противопоставлял сохранение прошлого для будущего, спасение древней культуры, внедрение ее в современную жизнь. Призывы найти, «делать жизнь с кого», он истолковал по-своему — для него нравственным примером стал протопоп Аввакум. В. И. был чужд религиозного фанатизма, никогда не был старообрядцем, но стойкость, человечный подход к человеку, трезвая, скептическая оценка всякого лицемерия и лжи — все эти черты Аввакума были близки В. И. Откуда он почерпнул идею, которая прошла через всю его жизнь, — идею спасения культуры, трудно себе представить. Это теперь, когда цивилизация подошла к опасному краю бездны уничтожения природы и к всеобщему варварству, всякого рода организации по охране природы, культуры и прав людей стали непременной принадлежностью общества. Тогда В. И. — провинциальный юноша, самоучка — самостоятельно сформировал для себя идею защиты культуры и истории и стал самоотверженным служителем этой идеи.