А. С. Орлов, заведовавший в Пушкинском Доме Академии наук Отделом древнерусской литературы, уже в бытность Владимира Малышева на студенческой скамье, заметил его, выделил, и тот стал постоянным посетителем его квартиры. Он приносил старому ученому вновь обретенные рукописные книги, они рассматривали их, академик определял их ценность. Можно себе представить, какое удовольствие доставляли академику находки В. И. Малышева. Для некоторых его товарищей по университету, не знавших о его деятельности или не понимавших ее значения, Володя был нерадивым студентом, нередко исчезавшим из университета и пропускавшим лекции, или чудаком. Для Орлова он был другом, «подчевавшим» его дивным «угощением» — не известными до того рукописями, но и упрямым, своевольным парнем, «гнувшим» свою, только ему ведомую линию. Орлов и встречал его приветливо, и нередко бранил на чем свет стоит, и обучал читать старинное письмо, понимать все его тонкости.
Одна студентка нашего курса горько жаловалась на «несправедливость» академика, поставившего ей за полный и обстоятельный экзаменационный ответ «4» и в то же время оценившего как отличные ответы двух непутевых парней, сдававших одновременно с ней экзамен — Малышева и его друга. «Он их почти не спрашивал», — утверждала огорченная студентка. Пока она бойко пересказывала конспект лекций Орлова, парни, ожидавшие своей очереди, задремали. Когда она окончила, Орлов обратился к ним; «Осовели, ребятки? А чем закусывали? Пост ведь». Слушая рассказ о закусках: «огурцах, кислой капусте, грибках», академик сочувственно кивал головой и приговаривал: «Хорошо, хорошо!».
Однажды Александр Сергеевич поинтересовался, как я готовлюсь к реферату на тему «Язычество в древней Руси», и, просмотрев мои тщательно составленные конспекты, сказал: «Типично женская работа!». «А какая же мужская работа?» — спросила я. «А такая, — ответил академик, — что не будет он так старательно конспекты писать, а пойдет в гости, загуляет, растянет работу, ругать его будут, а там, глядь, через несколько лет из него хороший ученый образуется». Он уже знал, что из Малышева со временем «образуется» ученый и прощал ему «гульбу». К тому же он, как впоследствии и Малышев, любил «покритиковать» женщин, следуя традициям древних поучений. Вместе с тем, они оба были добры, снисходительны и уважительны к женщинам — своим сотрудникам в науке, не говоря уж о том глубочайшем уважении, которое оба они питали к замечательной исследовательнице древнерусской литературы Варваре Павловне Адриановой-Перетц. Правда, об этой выдающейся женщине ее муж, суровый и требовательный академик Владимир Николаевич Перетц говорил, что у нее, в отличие от многих, голова существует не для ношения прически.