То как Владимир Иванович пришел в науку, можно считать необъяснимым чудом, как и то, что на место популярного и популяризируемого человеческого идеала Павла Корчагина Николая Островского он для себя поставил личность протопопа Аввакума. Однако не чудо ли человек и все ли в нем объяснимо? Малышев отрицал, что сам он старообрядец [32] (когда я при нем употребила термин «раскольник» в применении к старообрядцам, он сурово остановил меня: «Никон, а не сторонники старой веры, был раскольником»). В. И. не казался религиозным, но соблюдал все русские православные праздники и посты. Однажды я застала его в состоянии отчаянья и аффекта: в больнице умерла его сестра, и он в гневе обвинял врачей и даже порывался им отомстить. Я не нашла ничего другого, как возразить ему: «Володя, ты христианин!». Он моментально осекся и успокоился.
Человек, наделенный здравым смыслом, практик и рационалист, он не любил все формы фанатизма, иронизировал по поводу энтузиастов и не разделял фанатизма Аввакума; в нем он видел, прежде всего, гениального писателя, человека старинной русской культуры, религиозного мыслителя и носителя высокого духа искренности, справедливости и независимости — т. е. праведника. Как и Аввакум, он был снисходителен к людям. Отсюда его, как теперь говорят, «коммуникабельность»; он был в простых, как бы товарищеских отношениях с людьми «разного звания», как Аввакум, который свободно объяснялся и бранился и с первыми лицами государства, и со стрельцами.
Уже на втором и третьем курсе Малышев начал свою собирательскую деятельность, причем его личное обаяние и глубокая убежденность играли немалую роль в успехах его экспедиций. Он появлялся в студенческой аудитории с пачками старинных книг, садился за последний стол и разбирался в них.
Наш преподаватель современного русского языка Чулкевич, занятия которого были необходимы, так как многие студенты, пришедшие с производства и из армии, плохо помнили грамматику и делали ошибки, особенно подозрительно относился к тем, кто пришел на факультет с курсов подготовки в вуз. Он вызвал Малышева к доске, продиктовал фразу, в которой было слово «тучу» — Малышев написал: «тучю» и на замечание преподавателя возразил: «Я всегда так пишу — ведь я читаю только старые книги, в то время так писали». Это была бравада: в отличие от многих своих однокурсников Володя был абсолютно грамотен и писал красивым, четким почерком, читал же он не только древние книги. Живо интересуясь современной литературой, он даже переписывался со многими писателями, особенно авторами исторической прозы. Но его бравада имела важный смысл. Сам он впоследствии, улыбаясь, в шутку говаривал: «Я рекламщик». Посвятив себя собиранию и изучению старинных книг, он стремился пропагандировать свою идею и впоследствии привлек много молодых людей в свои экспедиции, привил им любовь к древней словесности и ее памятникам. Его поездкам предшествовала разведка. В экспедициях он никогда не покупал рукописей и книг, никогда не оказывал давления на их владельцев. Он вступал с людьми в контакт, покорял их своим обаянием и убежденностью, своими познаниями. Они становились его единомышленниками и дарителями. В. И. любил «гульнуть», выпить; он курил. Но за несколько месяцев до экспедиции он бросал пить и курить. Ездил он обычно один или с кем-нибудь вдвоем.