Более всего он боялся, чтобы книжные памятники не пропали, не были расхищены и уничтожены. С этим связан один из его наиболее «романтических» подвигов в зрелые годы. Владимир Иванович не только собирал книги, но и собирал сведения о местах, где они «водились». Он знал книгописцев, начетчиков и хранителей старых рукописей по всей России. Так, он «приметил» на Печоре в одном из поселений глубокого старца, владевшего целой библиотекой древнерусских книг, никому их не дававшего и не верившего своим сыновьям, которые не были религиозными и не занимались книгами. Владимир Иванович свел с ними знакомство, убедил их в ценности библиотеки их отца для науки и культуры страны и попросил беречь книги. Старец перед смертью завещал похоронить книги с собой в могиле. Похоронив старика, его сыновья дали Малышеву об этом знать телеграммой в Ленинград. Владимир Иванович срочно приехал, вышел из поезда верст за 50 до места, прошел лесом к реке, построил шалаш. Туда-то к нему и пришли сыновья покойного начетчика. Книги были тайно, ночью извлечены из могилы. Несколько дней на берегу речки Владимир Иванович проветривал и сушил книги, «хоронясь» от свидетелей, которые могли расправиться с ним. Сам Владимир понимал их и говорил мне: «Взял грех на душу. Матушка молится за меня. Ее молитва доходчива. Она как дитя малое. Но иначе не могу, долг, знаешь. Такое дело».
При упоминании о просушке старинных книг мне приходит на память такой эпизод: однажды, выйдя с заднего крыльца Пушкинского Дома, чтобы идти в столовую, я увидела, что Владимир Иванович во дворе повесил на веревке старые книги и выбивает их палочкой. «Володя! — воскликнула я, — что ты это делаешь? Разве можно так с ними обращаться?». «Приходится, — отвечал он, — нельзя иначе. Клопы!». Б. В. Томашевский, который прогуливался во дворе, сказал одобрительно: «Очень хорошо! Нет ничего лучше, чем свежий воздух и ветерок. Владимир Иванович старые книги не обидит».
Приведу еще один пример того, насколько важным для Владимира Ивановича было просвещение, распространение знаний о национальной культуре. Это случай, который до сих пор, вероятно, некоторым памятен, хотя дело было давно. Некто, человек, не имевший отношения к филологической науке, в своем деле заслуженный, награжденный орденами и другими знаками отличия, пользовавшийся поддержкой высшего начальства, пожелал получить и ученое звание в области истории древнерусской литературы. Он написал кандидатскую диссертацию, за которую, в силу мощной поддержки, надеялся получить докторскую степень. Автор работы в соответствии с «модой» того времени доказывал, что русские уже в XI–XII вв. открыли Америку. К диссертации были приложены карты и рисунки, якобы скопированные с древних рукописей в монастыре, в котором они теперь утеряны и место нахождения которого он теперь не может восстановить. Все это было заведомой фальсификацией, которую Малышев определил немедленно, как только «диссертация» попала к нему в руки. Он пробовал урезонить автора, но, поняв, что это бесполезно, «занялся» этим делом. Ему удалось не только установить, что карты и рисунки скопированы с суперобложки одного исторического романа 1920-х годов, но и найти в Москве старого художника, некогда иллюстрировавшего этот роман и сделавшего эти рисунки автору диссертации за деньги, в которых очень нуждался. После этого Владимир Иванович поднял на ноги три института, добился авторитетной экспертизы и отзывов и послал их в ученый совет учреждения, в котором была назначена защита. Поскольку одним из оппонентов был академик, знаменитый путешественник Отто Юльевич Шмидт, В. И. дошел до того, что позвонил сыну академика, ученому историку Сигурду Оттовичу Шмидту и строго сказал: «Что вы не смотрите за папой! Ему подсовывают фальсифицированную диссертацию!». Мнение ученых не восторжествовало окончательно. Соискатель получил степень кандидата наук, но все же не доктора. Через некоторое время я увидела, что Владимир Иванович входит в читальный зал Рукописного отдела Пушкинского Дома с высоким плотным человеком в мундире моряка и обширной орденской колодкой (Древлехранилище тогда еще не было выделено из Рукописного отдела). Когда человек, с которым занимался Малышев, ушел, я спросила Владимира: «Кого это ты привел?» — «А это, — оживленно и весело ответил он, — такой-то, автор знаменитой диссертации, которую я вывел на чистую воду. Я его привел показать, какие они — древние книги и рукописи на самом деле».