Мелькает проворная ручка,
Как легкая птичка, в кустах.
И турнепса могучая кучка
Растет у меня на глазах.
Когда я встречалась с Георгием Михайловичем вне Пушкинского Дома на одной из линий его родного Васильевского острова и около Университета, у него возникала потребность выйти за пределы сугубо официальной служебной обстановки. Он останавливал меня и вел со мной длинные откровенные разговоры на конкретные злободневные волновавшие его темы. Зная, в чем я могу не согласиться с ним, он упорно настаивал на своих решениях и своей точке зрения, заранее предвосхищая мои возможные возражения, и сердился, хотя я еще не успела ему возразить. Мы понимали друг друга с полуслова, и в этом тоже сказывалась та скрытая теплота товарищества, которая не покидала нас, хотя мы отдалялись друг от друга.
Г. М. всегда был решителен и настойчив, формулируя свои мнения. По мере того, как он подымался по лестнице признания и служебных успехов, его уверенность в утверждении своего авторитета становилась все более заметной. На это обратил свое внимание такой «посторонний наблюдатель» (т. е. человек «со стороны», «объективный»), как румынский ученый А. Ковач. Он высоко ценил вклад Г. М. Фридлендера в науку и, вместе с тем, отмечал как «срывы», «отсутствие гибкости» в научных спорах, прежде всего в полемике с М. М. Бахтиным, неспособность Г. М. признать частичную правоту ученого, который сформулировал другую, чем он сам, точку зрения на сложную проблему творчества Достоевского [48].
Меня не удивила «несговорчивость» Г. М. в споре с М. М. Бахтиным. Мне он тоже давал понять, что расхождение его с Бахтиным носит принципиальный характер, т. к. они являются последователями разных философских систем и интерпретация ими творчества Достоевского опирается на их мировоззрение.
А. Ковач, осуждая «упорство» Фридлендера в споре с М. М. Бахтиным, в то же время высоко ценил его как философа-эстетика. Он пишет, что «сильнейшей стороной личности» ученого «был интерес к философии, эстетике. Это подняло его труды на класс выше сочинений простого историка литературы или теоретика сравнительного литературоведения» [49]. Подымая Г. М. над другими учеными-историками литературы и теоретиками сравнительного литературоведения, как это делал А. Ковач, нельзя не подчеркнуть, что Фридлендер последовательно стоял на позициях марксизма.
Как многие другие эстетики, Г. М. искал «окончательных» ответов на вечные вопросы, которые ставили до него и в одно с ним время другие философы. В молодые годы он стремился сформулировать эти ответы в борьбе с вульгаризацией марксизма. Впоследствии он интерпретировал пути исторического развития литературы и искусства, опираясь на принципы «истинного марксизма», как они сложились в его сознании вследствие изучения наследия Маркса и Энгельса. При этом он неустанно трудился как историк литературы и исследователь проблем сравнительного литературоведения, и его частные труды, посвященные этим областям науки, получили признание в ученой среде.