Вообще, те сохранившиеся отрывки из воспоминаний первых лет стоят передо мной как яркие, цветные картины, кадры.
Очень раннее воспоминание. Я сижу на коленях у папы, расчесываю его вьющийся светлый чуб и пытаюсь завязать ему бант из голубой ленты. В возрасте школьницы я уже помню отца темноволосым и коротко постриженным, но на молодой фотографии он блондин. Помню: мы «гуляем», то есть пребываем во дворе, арка ведет со двора на улицу. Из этой арки во двор выходит «хулиган», мальчик, которого все боятся. Но мы иногда у него просим покровительства и таким образом поддерживаем с ним почтительно-парламентарные отношения. Идет дождь, мы прячемся под арку и поем вместе с ним:
Дождик, дождик, перестань,
Мы поедем в Арестань,
Богу молиться,
Христу поклониться.
У Христа-то сирота
Открывает ворота
Ключиком, замочком,
Шелковым платочком.
Что за Арестань, неизвестно. Может быть Иордань?
Из истории родителей я знаю только отрывочные рассказы, которые по большей части принадлежат моей матери. Мама была человек поэтически одаренный, ее рассказы очень увлекательны. Но насколько они соответствуют действительности, и есть ли в них доля вымысла, этого я не знаю. Мама была очень энергичным, мужественным, живым человеком демократического происхождения. Она родилась в большой, очень бедной еврейской семье в Одессе. Ее отец был портным, который ставил заплаты. Семья часто недоедала. Мама рано начала работать. Была она очень веселая блондинка, косы до колен. В молодости она была склонна к богемной жизни, дружила со студентами, а по профессии была портнихой. С шести лет работала в швейной мастерской, причем исполняла сначала всякие задания, которые поручались детям: приносила, уносила, покупала, разносила заказчикам готовые изделия. Пыталась даже мыть полы, но у нее горлом шла кровь, потому что с самого детства у нее были плохие сосуды. Она рассказывала, как в детстве ее посылали с заказами в монастырь, так как к тому, что шили в их мастерской, в монастыре добавляли вышивки, которые делали монахини. Вспоминала, как ходила в монастырь в бурную погоду, когда в Одессе дул норд-вест. А в монастыре ее сажали в уголок в кухне и угощали, и она говорила, что нигде она так вкусно не ела и не испытывала такого комфорта от тепла и от ласки, как тогда, когда ее принимали пожилые монахини. Рассказывала мама и как относила заказ какой-то барыне в очень хорошем, богатом доме. Это был маскарадный костюм: голубое шелковое платье, отделанное черным бархатом. И какой красавицей казалась ей эта богатая женщина, которая при ней примеряла этот костюм!