Григорий Абрамович был моим оппонентом на защите докторской диссертации. Окончив диссертацию, я испытала большое внутреннее сопротивление перед необходимостью написать предисловие, в котором мысли диссертации должны были быть изложены вкратце и тем самым упрощены. Я не могла себя заставить начать эту работу. Мой брат Юрий Михайлович, которому я пожаловалась на это свое затруднение, сел за машинку и без всякой подготовки написал несколько четких и изящных фраз, которые «разрядили» мои творческие затруднения. Выступая на защите моей диссертации, Григорий Абрамович очень похвалил именно эти вводные фразы, прочтя их вслух, как он умел это делать. Я испытала чувство смущения и некоторой досады, что меня хвалят не за мой текст. Однако признаться в этом Григорию Абрамовичу так и не решилась. Впрочем, в этом эпизоде Григорий Абрамович лишний раз проявил свою чуткость и тонкий вкус. Если он и не узнал «льва по когтям», то следы «когтей» обнаружил и отметил.
В связи с моей защитой вспоминается и другой эпизод. Григорий Абрамович возражал против моей интерпретации одного эпизода в «Идиоте» Достоевского, усматривая в этой интерпретации «натяжку». Через некоторое время, перерабатывая диссертацию в книгу, я сказала Григорию Абрамовичу, что не включу в книгу эту свою интерпретацию. Он стал уговаривать меня обязательно включить ее. «Вы же считали ее „натяжкой“!» — «Но я говорил как строгий оппонент. Конечно, это можно критиковать, может быть, тут есть доля преувеличения, но мысль интересная».
Вспоминается несколько эпизодов из первых послевоенных лет. Б. М. Эйхенбаум поехал читать лекции в Прибалтику. Григорий Абрамович радовался, что Борису Михайловичу выпала такая интересная командировка, и хотел его приободрить поэтической телеграммой. Надо сказать, что в те годы число слов в телеграмме ограничивалось и сам текст подвергался проверке и регламентации. Каким-то образом Григорию Абрамовичу удалось так «обаять» почтовых служащих, что от него приняли и послали телеграмму?!
Как соловей над розой алой
Поет, ему ж ответа нет,
Так нынче вам Григорий Бялый
Шлет поэтический привет.
Борис Михайлович ответил ему «в тоне», но если оригинальность и эффект телеграммы Бялого состоял в ее полном несоответствии жанру, то Борис Михайлович сумел стилизовать образец жанра:
Шлю поэтический отзыв.
Читаю каждый день, но жив.
Приеду — среду.
Читал он, конечно, лекции.
А. А. Смирнов — известный ученый, исследователь западной литературы Средневековья и Возрождения, в частности, Шекспира, высококлассный шахматист, автор учебника по шахматам, рассказал в Пушкинском Доме якобы слышанную им от авторитетных физиков новость: в местах, где были атомные бомбардировки в Японии, идет процесс атомного перерождения земли, это перерождение движется ежедневно на 3 км по направлению к морю. В море много тяжелой воды, и через 7 месяцев после падения атомной бомбы последует всемирный взрыв, который повлечет за собой всеобщий катаклизм. Эта новость меня страшно огорчила: я не могла не поверить А. А. Смирнову — такому серьезному ученому, зная и о его связях в среде физиков. Я была в ужасе. Брат еще не демобилизовался после такой страшной войны. Хоть бы он успел вернуться, мы так его ждали! Неужели возможна такая мировая несправедливость?!! В страшном смятении я шла домой и в начале Невского проспекта, под часами, которые там висели, встретила Григория Абрамовича. Я ему рассказала потрясающую новость. Григорий Абрамович ответил мне очень спокойно: «Я не физик и не могу сказать, насколько это правдоподобно, но, как филолог, я вижу в этой версии все признаки легенды». Затем он проанализировал мой пересказ сообщения А. А. Смирнова в плане наличия в нем признаков легенды. Свой анализ он закончил словами: «Но каждый образец жанра имеет определенную почву, социальную среду, в которой возникает. Особенности версии, которую Вы изложили, говорят о том, что она зародилась в среде старшеклассников, школьников 9-10 класса». Доказательства, которыми Григорий Абрамович сопроводил это утверждение, окончательно развеселили меня, и я с облегченным сердцем весело зашагала по Невскому.