Исход наступления в Македонии поставил перед немецким высшим командованием новый серьезный вопрос. Надо было ожидать, что неудача болгарских операций на македонском фронте возбуждающе подействует на политические круги в Бухаресте. Должно ли было высшее немецкое командование перевести силы с Дуная в Македонию, чтобы еще раз попытаться мечом разрубить румынский гордиев узел? Объявление войны Румынией освободило высшее командование от этой необходимости.
Таковы были общие условия к югу от Дуная. Не менее трудным было положение к северу от Трансильванских Альп… В то время как Румыния открыто вооружалась, бои на немецком западном фронте и на австрийском восточном и южном поглощали все, что было в резерве. Нельзя было, казалось, освободить никаких сил против Румынии. При этом руководились правильной мыслью — не оставлять в бездействии боевые силы, которые только что были в употреблении. Таким образом, объявление войны Румынией 27 августа застало нас почти безоружными по отношению к новому врагу. Я остановился на этих обстоятельствах более подробно, чтобы лучше выяснить условия того кризиса, который начался для нас с этого дня.
28 июля 1916 года в Плессе состоялось совещание по этому поводу начальников армии Германии, Австро-Венгрии и Болгарии. В результате этого совещания был выработан план войны, во втором пункте которого говорится дословно следующее: «Если Румыния присоединится к Антанте — быстро и сильно наступать, чтобы перенести военные действия с болгарской почвы и по возможности с австро-венгерской — на румынскую».
28 августа мой предшественник отдал генерал-фельдмаршалу фон Макензену приказ о быстром наступлении. Направление предоставлялось определить фельдмаршалу. Вот каково было военное положение по отношению к Румынии 29 августа, когда я принял руководство операцией. Положение было трудное. Поистине, еще никогда не выпадала на долю такого сравнительно небольшого государства историческая мировая роль в такой благоприятный момент. Никогда такие великие державы, как Германия и Австрия, не были до такой степени истощены. Судя по общему военному положению, можно было бы сказать, что достаточно Румынии выступить, чтобы решить мировую войну в пользу тех, кто годами бился против нас. Нигде это не сознавалось яснее, чем в Болгарии, где этого больше всего опасались. Правительство Болгарии не скоро решилось принять участие в войне. Можно ли его упрекать за это? Когда наконец последовало объявление войны Болгарией, страна двинула все свои силы, воодушевленная народной ненавистью. Эта ненависть выросла в 1913 году, когда румыны напали в тыл Болгарии, бившейся с Сербией и Грецией. Намеченный военный план вследствие нашей недостаточной подготовленности, конечно, потерял всякое значение. Противник на первых порах пользовался полной свободой действий. Румынская армия, вполне готовая к войне, достаточно многочисленная, поддерживаемая еще русскими, внушала опасения, что наши средства будут недостаточны, чтобы парализовать ее действия. Я в особенности опасался румыно-русского наступательного движения на юг. Сами болгары высказывали сомнение, будут ли их солдаты сражаться против русских. Твердая уверенность в этом отношении генерала Искова — я уже об этом говорил раньше — не всеми разделялась. Не было сомнений, что наши противники рассчитывают на это русофильское настроение по крайней мере большей части болгарской армии. Не говоря уже об этом, Румынии нетрудно было наступлением на юг соединиться с армией Антанты в Македонии. Но каково было бы наше положение, если бы противнику удалось снова разорвать нашу связь с Турцией, подобно тому, как это случилось перед проведением операции против Сербии, или же отрезать от нас хотя бы Болгарию?