Из всего этого политического и военного положения для Германии, по-моему, вытекало следующее: как можно меньше касаться польского вопроса или касаться его, как говорят в таких случаях, академически. Это, к сожалению, не было сделано немцами. Мне неизвестны причины, почему мы не проявили осторожности. Между немецким и австро-венгерским правительствами состоялось, правда, соглашение в Вене в середине августа 1916 года. Вскоре после этого соглашения должно было последовать объявление Польши самостоятельным государством, с наследственной монархией и конституционным правлением. Эту сделку хотели смягчить для нас, немцев, тем, что обе договаривающиеся стороны обязались не отдавать новому польскому государству тех частей, которые когда-то были польскими, и что Германии предоставлялось высшее командование над будущей польской армией. Обе уступки я считал утопией.
Публичное объявление этого совершенно изменило бы политические отношения в тылу нашего восточного фронта. Мой предшественник вследствие этого с полным основанием сразу протестовал против объявления. Его Величество император склонился к решению в пользу мнения генерала фон Фалькенгейма. Но для всякого, кто знал положение в Дунайской монархии, было ясно, что соглашение в Вене не останется тайной. Было, конечно, возможно официально задержать на некоторое время его опубликование, но скрыть его совершенно — было невозможно. В самом деле уже в конце августа оно стало известно всем. Когда я был назначен главнокомандующим, я был поставлен перед совершившимся уже фактом. Вскоре после этого генерал-губернатор Варшавы потребовал от нашего правительства немедленного объявления Польши королевством. Он представил нам дилемму: с одной стороны, осложнения внутри страны, с другой — перспектива усиления боевых сил польскими частями, которые могли составить весной 1917 года при добровольном вступлении 5 дивизий, а при введении всеобщей воинской повинности — 1 миллион человек. Хотя у меня и сложилось неблагоприятное мнение об участии в 1914 и 1915 гг. польского населения в войне против России, но генерал-губернатор должен был знать дело лучше. Он знаком был с развитием внутренних политических отношений завоеванной страны с 1915 г. и был убежден, что духовенство деятельно поддержит нас при наборе солдат. Как я мог взять на себя такую ответственность и отклонить эту определенную помощь? Однако раз я решился принять ее, то нельзя было терять времени, чтобы к началу будущих весенних боев мы могли поставить на передовые линии сносно сформированные части. В случае победы Германия могла бы после заключения мира заняться польским вопросом.