Воспоминания (Гинденбург) - страница 30

На нашем западном фронте также надо было ожидать, что противники, несмотря на тяжелые потери прошлого года, с весны снова появятся на поле битвы в полной силе. Конечно, я употребляю выражение «полная сила» условно.

Потерянная старая сила может быть только численно заменена в несколько месяцев, но по внутренней своей ценности новая сила не заменит старую вполне. Враг в этом случае подчиняется тем же суровым законам, как и мы. Тактическое положение на главнейших участках этого фронта было следующее: противник в жестокой пятимесячной борьбе на Сомме отбросил наши линии на 40 километров в ширину и около 10 километров в глубину. Вследствие этого мы решили, вместо наступления, отступить на западном фронте… Нелегкое решение. Тяжелое разочарование для западной армии и, пожалуй, еще большее для родины и союзников. И какое ликование для наших противников. Можно ли представить себе лучший материал для пропаганды? Блестящий результат кровавой битвы на Сомме, сломленное немецкое сопротивление, жестокое преследование с большим числом жертв, рассказы об ужасах нашего ведения войны. Об этом мы, правда, слышали и раньше. И какой град пропагандистской литературы посыплется на наши линии!

Подводная война

Подумайте о 70 миллионах полуголодных людей и о тех из них, которые постепенно умирают от голода. Подумайте о грудных младенцах, умирающих от голодания их матерей, о бесчисленном количестве детей, которые останутся на всю жизнь хилыми и больными! И все это не в далекой Индии или Китае, где бессердечная природа не посылает благословенного дождя, а здесь, в Европе, культурной и человечной. Голод по приговору человека, который так кичится своей культурностью! Где же цивилизация? Чем же они, как люди, стоят выше тех, которые, к ужасу всего цивилизованного мира, свирепствовали над безоружными в Армении, за что и понесли кару, погибая тысячами? Эти жестокие анатолийцы вряд ли руководились каким-нибудь побуждением, кроме ненависти, и уж конечно никто не заподозрил бы в них чувство любви к ближнему.

Какую же цель преследует этот приговор «цивилизованных»? Их план ясен. Они увидели, что их военная сила недостаточна, что все их военное искусство не может справиться с противником, обладающим стальными нервами. Поэтому надо ослабить эти нервы. Если же это не удается в борьбе один на один, то, пожалуй, может удаться окольными путями. Пусть голодают женщины и дети. Это подействует на мужей и отцов на фронте, если не сразу, то постепенно. Может быть, эти мужья и отцы решат бросить оружие, так как иначе на родине смерть угрожает их близким, смерть — цивилизации. Так рассуждают люди, и это не мешает им молиться. «Противник забрасывает нас американскими гранатами. Почему же мы не топим его кораблей с транспортом?’ Разве у нас нет для этого средств? Вопрос права? Где и когда противник думал о праве?» — такие вопросы задает солдат на фронте. Родина и армия обращались с тем же к своим вождям задолго до 29 августа 1916 года. Мысль о применении подводной войны для сокращения страданий родины и армии в ее неимоверной борьбе высказывалась еще до моего назначения главнокомандующим. В этой беспощадной борьбе против моей беззащитной родины приходилось руководиться только принципом «око за око, зуб за зуб». Все остальное кажется бессердечием по отношению к своим. Но мы не должны были забывать при этом о тех последствиях, которые явились бы результатом применения этого уничтожающего средства борьбы. Если в отношении бессердечных врагов можно оставить в стороне всякие соображения, то все же необходимо подумать о нейтральных до сих пор нациях, плавающих по морю. Применение этого орудия не должно привести родину к еще большей опасности и возложить на нее еще больше забот, чем те, от которых хотят ее избавить. Это вызывает понятное колебание.