Одни, можем назвать их мудреным словом «энвайроменталисты», или более простым – географисты, разделяют оценку Фернана Броделя: «Говорить о цивилизациях – значит говорить о пространствах, землях, рельефах, разнообразии климата, растительности, животного мира, об унаследованных и приобретенных преимуществах»[5]. Сторонники этого подхода, а тут и Лев Мечников, и Арнольд Тойнби, и сам Бродель, и Джаред Даймонд, и Фелипе Фернандес-Арместо, рассматривают цивилизацию как систему адаптаций к природной среде, в большей или меньшей степени следуя тойнбианской парадигме «вызова и ответа».
Другие рассматривают цивилизацию в соответствие со старомодным, но оживленным на новом витке Норбертом Элиасом подходом: цивилизованность – это обуздание аффектов и страстей, система самоконтроля и контроля за поведением, вежливость. Впрочем, фрейдистская революция в науках о поведении не прошла даром, всё чаще взгляд на цивилизацию показывает, что важнее в ней не то, как человек обуздывает свои аффекты, а то, что так и остается необузданным. В конечном счете, разве не страсть и вражда движут историю? С этим, пожалуй, согласились бы и Конрад Лоренц, и Борис Поршнев, и Лев Гумилев.
Наконец третий подход к пониманию цивилизации уже более столетия остается самым популярным – это взгляд на неё как на совокупность важнейших символов, формирующих матрицу культуры и задающих параметры «коллективного мышления». В этом лагере исследователей мы обнаружим и Николая Данилевского с Константином Леонтьевым, и Освальда Шпенглера, и Питирима Сорокина, и Шмуэля Эйзештадта, Сэмуэля Хантингтона, Вадима Цымбурского. Все они в той или иной форме рассматривают цивилизацию как систему символов, кодирующих, по выражению Эдварда Шилза, «центральную зону культуры». Главное содержание этой центральной зоны задается сакральной вертикалью, определенным религиозным мировоззрением и культом. «Религия… – резюмирует Бродель, – представляется наиболее сильной характерной чертой цивилизаций, она одновременно их прошлое и настоящее»[6].
Есть среди исследователей цивилизаций и те, кто, признавая их индивидуальное историческое лицо, гораздо больше внимания уделяют процессам культурной диффузии, то есть взаимопроникновению изобретений и технологий, идей, стилей и мотивов. Таковы Уильям Мак-Нил или наш соотечественник неомальтузианец Сергей Нефедов. Особое внимание они уделяют прогрессу и распространению военной технологии, которая задает мировой истории вектор глобальности.
Где-то рядом находится и парадигма сторонников мир-системного анализа от Фернана Броделя до Иммануила Валлерстайна и Джованни Арриги, отводящих роль этого глобализирующего фактора экономике и транснациональной торговле между «мирами-экономиками» подозрительно напоминающими всё те же цивилизации.