— Вы же наверняка понимаете, что это такое. В них грозди винограда кидают. Виноградинки кружатся, кружатся, пока их не расплющит. Надо сказать, весьма полезное устройство.
— Козел! — крикнула Лорин.
Она подалась вперед, как будто хотела броситься на Ланкау. Ее глаза сверкали от ярости.
— Ты же не хочешь сказать, что Петра…
А затем она обмякла и начала всхлипывать.
— Нет, не хочу. Но если включить вон тот рубильник — тогда другое дело. — Его лицо помрачнело. — Но это подождет. Я с ней еще не закончил. Хотя, само собой, ничего не изменится.
— Лорин, успокойся! — Брайан откинул голову к ее ноге и попытался погладить, водя головой из стороны в сторону. — Так далеко дело не зайдет. Ты с ней сюда приехала?
— Да.
— Так она не в сговоре с остальными?
— Нет!
Брайан поднял взгляд на Ланкау. К безымянному пальцу на правой руке почти незаметно возвращалась чувствительность. Значит, в скором времени он сможет попытаться. А время ему еще предстоит выиграть.
— Что вам сестра Петра сделала?
— Я смогу ответить на этот вопрос, только когда тебя здесь не будет, герр фон дер Лейен. Ты этого никогда не узнаешь. Bad timing![29] — Он загоготал. — Разве не так говорят там, откуда вы приехали? Но что бы она ни сделала, исход будет один. Я ведь уже сказал. — Он обернулся. — Видишь ли, в Шварцахе один мой друг держит отличный собачий питомник. Там у меня три славных добермана. Увы, охотничьи собаки из них никудышные, а вот сторожа, если требуется, прекрасные. Даже жаль, что в эти выходные их здесь нет. Тогда мы бы со всеми делами мигом покончили.
Лорин опустила глаза. Под ней замер Брайан. Она старалась спокойно дышать. Кричать сейчас не время.
— У таких собак хороший аппетит! — продолжал Ланкау и вновь показал пожелтевшие зубы. — Кого-то вроде Петры — не говоря уже о тощей тени вроде тебя — они за пару дней сожрут. А если за один раз не справятся, то уж морозилок в этом доме хватит.
Когда Герхарт уже собирался уходить из дома Крёнера, в дверь позвонили. До его ушей долетел адски громкий звонок. Сдержаться и не заплакать оказалось тяжело. Снаружи стало тихо. Кто-то ждал, что ему откроют.
И тут разверзлись небеса.
В те несколько секунд, когда он прижался к двери и слушал знакомый голос Петры, он существовал. Труп, лежавший в ванной в нескольких шагах от него, вновь обрел душу и ожил. Кошмары растворились. То ужасное намерение, которое он питал каждой клеточкой тела, — отомстить и противиться недоверию и дурному обращению — при звуках этого голоса испарилось.
Блаженство длилось недолго. Он вдруг осознал, что его могло подстерегать предательство. Следующая фраза кольнула его, словно шило. Петра говорила на языке, разбудившем в нем боль и страх. С каждым словом и с каждым звуком он как будто становился по-настоящему чувствительным и уязвимым. Ожил дух зла. Опустив голову, Герхарт закрыл уши. У второй женщины голос был резче и еще тревожнее. Она говорила на этом языке пронзительно и прямо. Герхарт закрыл руками уши и считал секунды, пока их голоса не стихли вдали.