Лишь провалившись в глубокий сон, Джеймс вспомнил имена, причем вспомнил так неожиданно, что открыл глаза и стал вглядываться в серую полутьму палаты. Оставшихся двух сержантов из фильма «Ганга Дин» звали Макчесни и Баллантайн.
К реальности его вернули тяжелое дыхание и доносящийся отовсюду храп. Сквозь ставни просачивались слабые лучи света. Джеймс досчитал до сорока двух. Вновь появился луч света. Часовые на вышке за бараком СС свое дело знали и еще несколько раз повернули прожектор, а затем спрятались под крышу из рубероида. Четвертую ночь подряд шел дождь, и всего две ночи назад от горных склонов эхом отдавались бомбардировки Карлсруэ — забегали часовые, резко выкрикивая приказы.
Поджав под себя ноги, зарыдал пациент с девятой кровати, гауптштурмфюрер — однажды при наступлении на Восточном фронте он больше десяти часов пролежал под придавившим его деревом, а его собственная группа зачищала территорию огнеметами. В ту ночь в палате не спали они двое. А сейчас — только Джеймс.
Тяжело набрав воздуха в грудь, он вздохнул. В тот день он заставил Петру краснеть. Как обычно, медсестра и санитар Воннегут с железным крюком вместо руки просматривали сводки, пока он не схватился за маленький газетный кроссворд, — всякий раз, когда не получалось подобрать слово, он молотил жалким протезом по столу и недовольно вопил.
Воннегут держался сам по себе, так как атмосфера в палате весь день царила тяжелая.
В отношениях между Петрой и старшей медсестрой повисла напряженность. Сначала она поправила медсестринский значок Петры на косынке, а затем прибрала несколько мелких выбившихся светлых прядей. Потом Петра поправила старшей медсестре партийную эмблему на правом лацкане и протерла ее рукавом — ярко засияла красная эмаль, обрамляющая белые буквы: «Verband Deutsche Mädel»[6].
К вечеру, когда у Петры должен был начаться выходной, старшая медсестра отослала ее сменщицу в другое отделение под предлогом помощи новичкам. Очевидно, это была месть — Петра вспыхнула и угрожающе замахнулась в ее сторону, едва та отвернулась.
В нее — взбунтовавшуюся, в туфлях без каблуков, сером платье и белом фартуке — невозможно было не влюбиться. Джеймс улыбался всякий раз, как она наклонялась и чесала под коленкой, где ее ноги туго обтягивали черные шерстяные чулки.
В интимный момент, когда глаза Джеймса прошлись по ее фигуре, она обернулась и поймала его взгляд.
Тогда она и покраснела.
Рядом с ним беспокойно заерзал Крёнер — обычно это означало, что он просыпается. «Сдохнуть бы тебе во сне, свинья!» — неслышно прошептал Джеймс и заставил себя думать о Петре. В это мгновение она, наверное, лежит в своей комнатке на чердаке, а снится ей то, как он на нее посмотрел, — точно так же он сейчас думает об ответном взгляде. Лучше бы Джеймсу без всего этого обойтись. Тяжело быть молодым, когда распирают фантазии, реализовать которые невозможно.