) бросился на Лифаря, который стоял на коленях с другой стороны кровати. Они покатились по полу, терзая и кусая друг друга, как звери; их охватила ярость»
[156]. Позже, уже на кладбище, два человека ползали у края могилы, куда готовились опустить гроб, и Лифаря едва оттащили от ямы, не дав ему последовать за Мэтром.
Природа их страсти была гораздо сложнее той идеалистической картинки, которая виделась окружающим. Для Натали возможна была лишь любовь бестелесная, интеллектуальная, эстетическая; пылкие уверения, поэтическая атмосфера – радости плоти для нее ничего не значили. «Эта холодная соблазнительница принимала только влюбленное обожание, избавленное от напряжения плотской любви», – говорит Жан-Луи де Фосини-Люсанж, один из самых близких ее друзей[157]. Сам Лифарь, который недвусмысленно называет отношения с Натали «связью»[158], тем не менее говорит о ней как о волшебной принцессе, вышедшей из его балета, и рисует очень эфемерную картину этого романа. Героини Чайковского всегда предпочитали прохладную защиту кружев жару обнаженной кожи, разве не так?
Для Натали привязанность к людям с двойственной сексуальностью, которая сама по себе сдерживала все нежелательные страсти, не таила в себе опасности и позволяла свободно принимать то, как воздыхатели относятся к ее нежности. Что может быть утешительнее для хрупкого самолюбия гомосексуалиста, чем воображать себя любовником такой обворожительной женщины? Все они принадлежали к одному психологическому типу: известные люди искусства, с невероятной откровенностью афиширующие свою склонность к однополой любви, были счастливы больше от мысли иметь связь с Натали, чем от реальности такого романа. Заметим также, что Жан-Луи де Фосини-Люсанж говорит о «почитании» не без причин; Натали, привычная к восхвалениям, быстро утомлялась, если воображение ее поклонников подводило их. У нее, некоронованной властительницы светского Парижа, был настоящий королевский двор приближенных. Так, ее большая подруга Дениз Тюаль[159] даже говорила: «Этот бедный Лифарь был ее пажом!» – и только самые блистательные имели шанс удержать ее внимание.
Но в сетях княжны всегда были такие пленники, как Жан Пату, Сальвадор Дали, Жан Боротра или Лукино Висконти. И если испанский художник и итальянский кинематографист идеально соответствовали тому типу спутника, который она искала, то великий кутюрье (Жан Пату – французский модельер, который считается родоначальником спортивного стиля в одежде. – Прим. ред.), известный своими любовными победами, или Боротра – «скачущий баск», завоеватель Уимблдона в 1924 и 1926 годах и член французской команды, один из «четырех мушкетеров» «Ролан-Гарроса», – не согласились бы оставаться просто друзьями. Они были слишком мужественны, чтобы попасть в круг приближенных. Из всех светских дам Натали была самой равнодушной жертвой пересудов, по крайней мере внешне. Между тем не только мужчины становились пленниками странного очарования ее романтического мира. С течением времени и женщины стали попадать в эти сети, назовем, к примеру, Анн Креш, дочь посла Великобритании в Париже, или Мадину Висконти. Отвечала ли Натали на их любовь? Сегодня невозможно утверждать это – сама она никогда не упоминала о своих сапфических связях и никогда не комментировала слухов о них.