— Сколько можно углы снимать!.. — возопил потомок хана. — На Севере снимал, на Тихоокеанском снимал, теперь опять у какой-то суки снимать, дома же своего нет!.. сил же нет!..
— Нету квартир у флота! — заорал Ольховский. — Нету! Нету! Денег нету! Нету!!! Сам знаешь, до чего! флот! довели! Телевизор есть? Телевизор смотришь? Чего кругом — знаешь?
— Бред, бред, бред!! На атомные бомбовозы деньги есть, а на квартиры для офицеров — так нету? Вы знаете, сколько стоит бомбовоз?!
— Знаю! Не купишь!
— Это все равно что построить город на пятьдесят тысяч человек! А еще на одну хрущобу — денег вдруг нету?!
— Ой, вот только не надо. Про то, что офицеры пьют, моральный дух подорван бытом, ослабла мотивация к службе, адмиралы воруют… не на собрании. Митингуй на Дворцовой. Дери жену лучше, и будет в доме мир и порядок.
— Так нет же дома! где быть порядку?! Она выходила за блестящего лейтенанта, — оплакал себя Мознаим… — А сейчас у нее нет целых сапог, зато есть бизнесмен с джипом, который возит ее по кабакам.
— Есть джип — на фига сапоги?
— Что я ей могу дать?..
— В глаз. Короче. Бомбовоз в Северодвинске я тебе могу устроить, — пообещал Ольховский. — Если вам обоим Петербург надоел.
— Не поедет она больше никуда! — уверил Мознаим. — Она молодая красивая женщина, она старости боится, а я что?..
— Мужа надо бояться, а не старости! Скажи спасибо, что здесь вообще зарплату дают. Господи, — обратился Ольховский, — зачем ты отменил замполитов? Плакал бы этот козел ему. Вызвали бы жену в женкомитет базы, заправили фитиля по гланды. Да что я, исповедник?.. Священника хочу, батюшку, служителя культа, попа мне!.. Встать!!!
— Вам хорошо, — сказал Мознаим. — У вас сын уже взрослый, и квартира есть.
— А ты на чужой каравай слюной не капай, — печально посоветовал Ольховский.
Сын его дважды лечился от наркомании, и каперанг с огромным трудом отговорил его от вербовки в Сербию — воевать за свободу братьев-славян против исламских экстремистов: за это обещали приличные деньги, которыми оболтус рассчитывал рассчитываться с долгами, а на это время смыться от кредиторов.
— Погоди, — посулил он хмуро, — пусть твои дочки подрастут, тогда узнаешь, почем фунт лиха. А пока это все цветочки.
Лицо Мознаима живо отразило весь комплекс чувств по поводу взросления двух его дочерей в свете всех изложенных обстоятельств.
— Я раньше застрелюсь, — успокоил он себя.