— Вы точно врач? Педиатр? — на всякий случай поинтересовалась Оля, не ожидав увидеть настолько геронтологический вариант.
— Нэт! Я нэ пэдиатр, а врач по датским болезням, я Инна Марковна, — старомодно и басом поправила она.
И с того, первого визита ждали всегда только ее. Говорила она, чинно растягивая слова, словно желая, чтобы их получше усвоили, но это только замедляло процесс понимания. Она, бедняжка, бурчала что-то не всегда членораздельное, бурчала много, поэтому вечно ходила в таком невидимом, а только слышимом коконе из дребезжащих звуков. Называла себя на старинный манер — врачом по детским болезням, терапевта — врачом по внутренним болезням, а гинеколога — по женским. И всегда поправляла, если при ней говорили иначе. Рецепты выписывала без почерка. У кого-то почерк был непонятный, а у Инны Марковны его не было вовсе. Ее направления, заключения и рекомендации напоминали кардиограмму умирающего, который то отказывался умирать, то умирал снова, — нервные одинаковые зубцы без пропусков и остановки сменялись еле видимой неловкой линией, то снова всплеск из последних сил, то опять тире и точки, похожие на азбуку Морзе. В общем, SOS. На рукав своего единственного серого габардинового пальто с горжеткой из кролика ну или, в зависимости от сезона, коричневой вязаной кофты, пропахшей нафталином, она всегда надевала белую повязку с красным крестом, ну просто как во время Первой мировой. Хотя, глядя на Марковну, можно было спокойно предположить, что она в ней принимала непосредственное участие. И конечно же, вялый линялый кролик никак не сочетался с торжественной повязкой на руке, и что из них выглядело смешнее, трудно было сказать. Портфель Инна Марковна всегда волокла почти по земле — не то что он был большой, просто она была маленькой, да еще и согнутой в три погибели. Но врачом была гениальным, наверное, за это и держали на работе, очень ценили. А сама она не уходила.
Долго и тщательно мыла руки в ванной, увешанной выстиранными полиэтиленовыми пакетами (Лидка никогда ничего не выбрасывала, а уж пакеты тем более), мылила каждый палец, один за другим, один за другим, словно ей предстояла как минимум полостная операция, а не обычный осмотр ребенка. Оля стояла наготове с накрахмаленным полотенцем, Лида с Аленой сидели у Катюхи. Потом Марковна под веселую песню, льющуюся из радиоточки на кухне, промаршировала с поднятыми вверх руками в комнату, где кашляла девочка. К осмотру, как всегда, подошла тщательно и очень ответственно: Катю всю простукала, прощупала, высмотрела сыпь через лупу, разговаривая с каждым прыщиком отдельно, и, засучив рукава, чуть ли не по локоть залезла девочке в горло. От Марковны ничто не могло ускользнуть, она нутром чуяла приближение осложнений или даже изменений в анализах и всегда старалась быть на шаг впереди. Когда закончила с Катей и пошла снова мыть руки мимо Лискиной кроватки, обратила внимание на яркую картинку, которая висела для украшения над кроваткой ребенка, — Роберт привез недавно из Перу. Необычная, сочная, с неведомыми божками и зверушками, она очень подходила по цвету для детской и приковывала внимание.