— А он не мог незаметно уехать?
— Нет, исключено! Я неотлучно на участке, выходил только позвонить вам, и то не больше чем на двадцать минут, туда-обратно, я ж волнуюсь. Ночью тоже вряд ли, услышал бы или как дверь стукнула, или звук мотора. Не на электричку же он отправился! — стал рассуждать Сева. — Нет, должен быть дома…
— Нашел! — крикнул Роберт.
Мамед, небритый, как шмель, лежал в ванне. Без воды, конечно, просто как в люльке. Спал. Нет, он был целиком одет, все выглядело чинно-мирно, но довольно странно. Мрачный черный кафель с пола до потолка немощно поблескивал в свете одинокой лампочки и скорее поглощал те остатки света, которые от нее исходили. Под головой у Мамеда лежала подушка, снизу одеяло, чтоб помягче. Из подтекающего крана — руки никак не доходили купить прокладку, а местный алкаш-сантехник ничего поделать не смог — ему на ботинки тихонько, редкими каплями сочилась вода. Подстилка и ноги Мамеда давно промокли, судя по тому, как потемнели брюки ниже коленей. Мамед спал, по-детски подложив руки себе под щеку, и чуть слышно посапывал. Было в этой картине что-то тоскливо-трогательное, беззащитное, и при этом, как ни странно, необычайно умиротворенное.
Все трое постояли над ним. Помолчали. Переглянулись. Будить не стали. Вернулись в комнату. Алена пошла на кухню навести подобие порядка, Сева стал собирать с пола бутылки. Роберт задумался и закурил. Пошел к окну, задев головой абажур, тот качнулся, и Роберт машинально остановил его рукой, взглянув при этом вверх. Взгляд его застыл.
— Алена!
Алена вопросительно выглянула из кухни:
— Звал?
— Посмотри.
Весь натянутый на каркас абажур был испещрен круглыми одинаковыми отверстиями. Ни одного живого места. Роберт подошел к другой люстре в соседней комнате, такой же видной и красной, — та же картина. И там и там лампочки были разбиты. В окошках тоже красовались маленькие ровные отверстия, не много, но достаточно для затейливого орнамента на стекле, кое-где пошла мелкая изморось. И только сейчас на обеденном столе он увидел ПМ, спортивный мелкокалиберный пистолет Марголина, так похожий внешне на легендарный ТТ, — подарок, который знакомый генерал сделал ему два месяца назад на день рождения. Ну, хоть он и считался спортивным, «мелкашечным», пули-то у него были вполне приличного калибра — 5,6, не игрушка. «Пусть будет, — сказал генерал, — играйся, а то ж на даче живешь, если вдруг что — отпугнешь, хотя лично я бы любого пристрелил, если б ко мне полезли». Вручил прилюдно, сам вынул «играшку» из футляра, показал во всей красе и ласково протер его рукавом мундира, чтоб тот заблестел еще больше. Потом прицелился по-киношному, пару раз издав странные звуки: «Г-гэть, г-гэть», и довольно хохотнул. Все сразу, по большей части мужчины конечно, его тогда облепили, возрадовались как дети и моментально выстроились в очередь, чтобы немного пострелять по жестяным банкам, ну просто устроили целое действо — призы, крики, ажиотаж. Даже два вида шашлыка, целых два, из-за которых Лидка костьми легла, чтобы достать мясо, — бараний и куриный — не попользовались тогда таким спросом, как подаренный пистолет, который спонтанно стал гвоздем программы. У забора для страховки был поставлен большой и довольно убедительный железный поднос из столовки, Алена очень волновалась, чтоб какая-нибудь шальная пуля, пущенная мимо молока, не пробила бы забор и не покалечила соседа, и все мечтала, чтоб эта опасная затея поскорей закончилась и все гости вернулись к нормальной празднично-обжорной жизни. Но гости становились все пьянее, а пули или патроны, как их там, никак не кончались, и тогда она припрятала три оставшиеся непочатые тяжеленькие коробочки с боеприпасами, кинув на растерзание гостям всего одну. Ну и после, когда все разошлись, упаковки были возвращены в холщовую сумку, в которой уже лежал футляр с пистолетом, и все это дело сложено в шкаф с посудой. Алена почему-то решила, что если пистолет оставить почти на виду, то он никого не заинтересует.