Надо было добавить «сир», задать вопрос иначе, не так дерзко, но Августе было плевать. Щадить чувства обидчика она не собиралась.
Глупо, как же глупо! И вышитый портрет, и прогулка, и надежда на что-то большее. Когда он привел ее сюда, Августе показалось… Она сильнее, до скрежета стиснула зубы. Вот так, чтобы помнить. Она всего лишь средство, орудие. Он купил ее. Надо радоваться, что за деньги, а не за красивые слова. Заплатил достаточно, обеспечил мать. Джулии тоже стало лучше, сестра поправится, а Августа… Она не заметила, как на глаза навернулись слезы. Отвернувшись, чтобы Ивар не видел, Августа стыдливо утерла их кулачком.
«Почему, почему, почему?! – в исступлении, готовая поколотить саму себя, повторяла она. – Сколько раз тебя должны ударить, чтобы ты поверила?»
Плеск воды за спиной подсказал – Ивар шагал к ней по руслу ручья. В отличие от Августы ему переохлаждение не грозило. Сапоги для верховой езды делались из грубой и плотной кожи, пропитывались специальным средством, когда как на женские ботинки шла тончайшая козья. Дамы по пересеченной местности не гуляют, только по дорожкам сада.
– Понимаю, для вас болезненна сама мысль…
– Ничего вы не понимаете! – в сердцах оборвала его Августа и, поддавшись мимолетному порыву, добавила: – Напрасно я расписала вас матери как достойного уважения человека!
Ивар нахмурился, затем удивленно поднял брови. Она говорила о нем с матерью? Не просто сообщила имя, титул, а обсуждала?
– И как же вы обо мне отозвались? – саркастически поинтересовался он.
Наверняка превозносила его щедрость и чистоту крови.
Августа, насупившись, собиралась промолчать, но раздумала. Губы растянулись в предвкушающей улыбке.
– Назвала самовлюбленным индюком, чьи невесты умерли от тоски и небрежения.
Маленькая месть. Зато Августе сразу стало легче. Исчезло сдавливающее горло кольцо, высохли слезы. Вдруг сделалось все равно, что подумает, скажет Ивар. Он снова превратился в безликое орудие благополучия родных в ее руках.
Воздух сотряс громовой раскат. Резко потемнело, поднялся сильный ветер.
Августа не шевелилась. Сложив руки на груди, будто мужчина, высоко подняв подбородок, она с легким презрением взирала на жениха, подначивала: ну давай же, убей меня молнией!
– Вы ничего обо мне не знаете, – глухо произнес Ивар.
Ветер стих, первая в этом году гроза растаяла без следа, однако он продолжал хмуриться.
Дерзкая девчонка! Она смела оскорбить его, Ивара сир Лира! Он сам не понимал, почему не стер ее в порошок, позволял смотреть на себя свысока. И еще меньше понимал, отчего ее слова так сильно ранили его. Захотелось доказать, что к тем женщинам он относился иначе. Ивар горько усмехнулся. Не иначе – именно так. Ему не было дела даже до бедняжки Эжени. Тысячу раз права Марджери сир Ниер! Если не поздно, нужно попросить Матиаса снять с нее проклятие.