Снова и снова чувствую себя праздношатающимся человеком, инородным телом в мире извечно тяжкого крестьянского труда, который никак не облегчила ревущая ракетами и мерцающая дисплеями ЭВМ цивилизация. Если бы мне предложили дать лаконичную характеристику этому суровому краю, я назвал бы его символом человеческого трудолюбия.
Невысокие холмы и склоны скалистых гор на десятки метров вверх изрезаны террасами полей, которые, словно ступеньки бесконечной и бескрайней лестницы, воплощают в себе многовековой изнурительный труд, пот, кровь, мечты, надежды, отчаяние десятков и сотен поколений неграмотных, полунищих, жестоко эксплуатируемых крестьян (рис. 16, 38).
Еще несколько минут небыстрой езды, и мы почти упираемся в маленькую деревушку на берегу Цзиньцзяна, у подножия горы Гуаньинь. Ни высотой, ни величием она не впечатляет и не отличается от окружающих холмов. Разве что ее верхняя скалистая часть вызывающе дыбится на фоне синего неба, словно бастионы неприступной средневековой крепости.
К вершине ведет пологая, но утомительно длинная дорога. Под раскалившимся солнцем она кажется бесконечной. С каждым очередным изгибом пути открывается все более изумительный вид на лежащую у подножия долину и теряющиеся в белесой дымке, изрезанные морщинами горы. Чтобы подняться на высоту 500 м, потребовался почти час. Немного отдохнув в беседке у огромного, дышащего пронизывающим холодом зева пещеры, продолжаем подъем. Теперь нас ведет узкая, окруженная бамбуковыми зарослями тропа. И скоро становится ясно, почему гора, носящая имя столь миролюбивой и доброжелательной к людям богини, долгое время пользовалась у них дурной славой.
Источники утверждают, что первое буддийское святилище — Храм лотоса — было построено на ней еще в период Мин, и с тех пор гора стала местом паломничества буддистов.
Но в народе она больше известна как прибежище туфэев — «местных разбойников», — которых в период разгула милитаризма и военных конфликтов 20—40-х годов этого столетия расплодилось в Китае великое множество.
«Не хочу ли я подняться на саму вершину?» — этот, как потом оказалось, вопрос «на засыпку» Ван задал еще на полпути к пещере. Тогда я не понял значения хитроватой улыбки, расплывшейся на его лице в ответ на мое: «Обязательно! Идти, так до конца». Теперь, под нависшей над нами скалой, в которой, казалось, не было никакого прохода, бодрости в моем «да» поубавилось, но отступать было поздно. Оставалось выяснить причины скрытой в вопросе нашего гида иронии, он ведь не впервые поднимался на Гуаньинь.