. Последние его слова были «Иисусе, помилуй меня».
К концу 1949 года Митчелл Коэн заслужил в Кэмдене славу достойного и справедливого прокурора. В качестве прокурора он довел до конца одно дело об убийстве и работал над вторым. При этом смертные приговоры вызывали у него немало переживаний. Десятилетия спустя его сын Фред вспоминал, что, когда зашла об этом речь, Коэн так сильно «разволновался», что больше они об этом не говорили. Коэн выполнял свой долг — и тогда, когда в качестве прокурора просил для подсудимого самого сурового наказания, и тогда, когда в качестве судьи выносил приговор. Но это вовсе не значит, что он получал от этого удовольствие, и Митчелл, кроме одного-единственного раза, старался не посвящать домашних в свои заботы — так сказать, не брать работу домой, в таунхаус на Риттенхаус-сквер.
Слава о Коэне прогремит по всей стране после дела, которое потрясет город до основания и станет предвестником аналогичных массовых убийств в будущем. Но дело о похищении Салли Хорнер он не закрыл: ведь новое обвинение не заставило Фрэнка Ласалля покинуть укрытие. Салли по-прежнему отсутствовала. И чем больше проходило времени, тем меньше оставалось надежды, что все разрешится благополучно.
А сейчас я хочу рассказать о том, что происходило с Салли Хорнер после того, как Фрэнк Ласалль перевез ее из Атлантик-Сити в Балтимор, и о тех восьми месяцах, которые они там провели с августа 1948 года по апрель 1949‑го. Да вот беда: мне и самой не удалось толком ничего выяснить. Обрывочный список адресов и судебных материалов не позволяет представить, что думала или чувствовала девочка. Прогулка по району, где жила Салли, и визит в школу, которую она посещала, не помогли хоть сколько-нибудь достоверно воссоздать обстановку тех лет. Район изменился, причем как с демографической, так и с социально-экономической точки зрения. Салли, доживи она до наших дней, и сама бы его не узнала.
Скудость документальных свидетельств приводила меня в отчаяние. Все мои поиски снова и снова заходили в тупик; у меня кончалось терпение. Я просматривала бесчисленные протоколы осмотров, пытаясь воссоздать картину тех месяцев, что Салли пропела и Балтиморе. Если она с кем-то и подружилась (или у нее появился кто-то, кому она доверяла), мне не удалось их найти. Если в неволе она и вела дневник, он не сохранился. В Балтиморе она ходила в школу (католическую), но если какие-то документы и сохранились, то где-нибудь в завалах архивов, разбирать которые ни у кого нет охоты.
Мне же нужно было понять (хотя бы приблизительно), что думала и чувствовала Салли, поэтому я перечитала все истории которые смогла найти, написанные девушками на одно-два поколения моложе Салли, которые провели со своими похитителями годы или даже десятилетия. И изучила материалы о похищениях, которые имели место лет за десять до того, что случилось с Салли.