19 августа. Понедельник. Был у меня Александр Алексеевич Зеленой[493].
Сидел около часу или больше. Благодарил за содействие музею и много наобещал, что меня устроит при музее, как бы на правах академика. Обеспечит хорошо и я должен буду заниматься ученым трудом независимо. Я, говорит, желаю подобрать или собрать людей, чтобы они работали только для науки. Говорит, что получил мой доклад об архивах и все сделает, что это необходимо. Я извинился, что не осмелился лично просить об этом. Затем рассуждали о другом, о Грозном, о Петре. Говорит, что Годунова он почитает самым великим администратором, что он имел широкий европейский взгляд на дела и был из русских единственный государственный человек, что хорошо бы заняться его историею. Я говорю, что в архивах много актов о его царствовании, что я готов собрать указания об этом. Словом сказать, оказано такое внимание от генерал-адъютанта, генерала от инфантерии, члена Государственного Совета, что беда. Нынче иду благодарить. Пришел усталый. Говорил: «Далеко. Карета тряская по мостовой. Раза три останавливался, стоял, отдыхал». Это чтобы показать тяжесть приезда и его величину в отношении ко мне.
Доклад, черновик
Член Ученой комиссии музея имени государя наследника цесаревича и старший член Императорской Археологической Комиссии статский советник Забелин, занимаясь издавна историческими и археологическими исследованиями о домашнем быте русского народа и в особенности о домашнем быте древних русских царей, пользовался по разрешению Г. М. И. Двора московскими архивами дворцового ведомства, которые несколько лет тому назад по распоряжению начальства были закрыты для ученых занятий. Стараясь всеми силами о продолжении своих исторических и археологических ученых трудов и к тому же в настоящее время, имея в виду постоянные и необходимейшие справки с архивными документами разных времен по составлению подробного указателя памятников и различных других изысканий для упомянутого музея, статский советник Забелин осмеливается испрашивать о разрешении ему беспрепятственного доступа, как в архивы Дворцового ведомства, так и в другие московские архивы непосредственно с высочайшего соизволения с правом делать в архивах списки и извлечения из бумаг от древнейшего до позднейшего времени.[494]
Чепелевский сказал, что из моей просьбы об архивах произошло замешательство, что наследник доложил записку при Адлеберге, что Адлеберг сконфузился и после предложил: «Нельзя ли эти архивы внести в музей.» Думаю, что это все вранье, ибо решения никакого еще нет.