18 сентября. Ходивши к матушке на кладбище, зашел на постройку музея. Чепелевский стал лисицею говорить о русской истории для народа. Как бы это дело устроить. Я говорю: «Все дело очень просто. Оно зависит от денег. Как дадите денег, так и дело начнется». Указал на цену, 300 рублей с листа, какая была назначена в премию еще года 2 назад и т. п.[512]
22 сентября. Чепелевский явился ко мне, стал предлагать, нельзя ли начать так, что напишется лист, напечатается и деньги за него выдадут. Я сделал рожу, сказавши, что я не могу писать ни начала ни средины, не знавши конца. Он предложил, чтобы я назначил условия.
В конце августа был Валентин Корш. Говорил: «Вы не оправдали ожиданий и заглавия своей книги. Жизни нет. Мы ожидали жизнь, а вы пишите скуку. Но книга написана умно. Видно в ней, что вы истинно русский человек. В ней вы сами являетесь. Так вас и узнаешь».
17 декабря. Пришел неожиданно Самоквасов[513], преподнес свою книгу «Сборник обычного права инородцев». Я ему предложил свою «Историю жизни». Говорит: «Я имею». Тогда я отдал ему и «Быт» I и II, «Опыты» I и II[514], «Кунцово.» Говорили о том о сем, все о курганах, древностях, часа полтора. Заявил, что тяготиться своим собранием и желал бы его куда-либо пожертвовать с условием, чтоб ему давали на каждогодние раскопки, вроде члена Комиссии. Я, говорит, предложу Строганову, пусть они мне дают. Видимо, что метит в члены Комиссии. Не потому ли явился ко мне, чтобы пронюхать, как это устроить. Я объяснил, что там железа не любят. Упомянул я о музее цесаревича. Он говорит: «Именно я бы отдал все туда, чего лучше». Я говорю, что за это вас верно сделают членом и вы будете постоянно копать. Пришел в телячий восторг от этой фантазии. Говорю, что и Уваров будет рад. Поговорите с ним. В этот же день, пятницу, он хотел быть у Соловьева. Затем в воскресенье он читал в Антропологическом обществе, которое обругал, что портит только курганы. Был, говорят, скандал.
Во вторник 21 он читал в Археологическом обществе и показывал вещи, говоря об обитателях Руси, ссылался на Иловайского, а моей книги вовсе не читал и о моих изысканиях о скифах им ни слова[515]. В среду опять явился ко мне. Совсем иные речи. Все хлопочет, как бы устроить свои вещи и самому пристроиться. У Соловьева познакомился с Шервудом и принес обвинение на Уварова в нерадении по музею, что Уваров не всех членов взял в Ученую комиссию, не вел протоколов, что борются две власти. Я рассказал, что Уваров хлопотал о деньгах, ему отказали, что там хотят все даром делать и потому набирают новых. Видимо было, что Самоквасов уже метит на место Уварова, доказывая, что он [Уваров] не все знает, а он знает больше, что надо вот так и так сделать. Я говорю: «Все это обсуждалось, все это имелось ввиду». Шервуд все жалуется, что работает даром, своих истратил 15 тысяч. Я говорю: «Да ведь они получают 40 тысяч». Говорит, на наем рисовальщиков не достает. Я говорю: «Скотина, шельма, подлец после этого». И Самоквасов ценит уже свои вещи в 10 тысяч, это он истратил за все время, а в первый раз мне же говорил, что он издержал тысяч 6, благодаря жене, что там раскопки вообще дешевы. За 30 копеек в день. Как переменился ветер! Я говорю: «Денег не дают. Вот в чем дело». Он говорит: «Нет, в средствах, говорят, не будет задержки. Можно, должно достать средства». Шервуд был уже у него, вероятно почуял, что можно заменить Уварова Самоквасовым. Он, Самоквас, спрашивает, наконец, меня, как ему поступить. Я говорю: «Подождите, держитесь в середине (но сначала сказал, это ваше дело, как знаете). Вы видите две стороны, какая выиграет неизвестно, а вы можете провалиться между двух огней». Чистосердечно советовал в его пользу. Говорит, что они обо мне думают, что я необходимый человек, но что Уваров обходим. Я говорю, что и я выйду, ибо Уваров поддерживает достоинство Ученой комиссии. Если Уварова не будет, то я не представляю возможности, как будет без него.