24. Четверг. Были у Галахова, с офицером спорил. Назвал Чернышевского статью балаганом, фиглярничаньем[1020].
25 ноября. Пятница. Подошел Строганов ко мне и говорит: Так вы решаетесь, Иван Егорович, обдумали? Я говорю: это патриотическое дело — нельзя не решиться. Только буду ли в силах? Затем, я буду откровенен. — Я так и требую, мне литературничья не надо, непременно откровенно.
22 февраля. Среда.
Ребенок, видя большую карту Москвы и рядом небольшую карту Европы, делает умозаключение, что Москва больше Европы и готов даже спорить (как и было с Машей). Не так ли составляются умозаключения многих наших мыслителей, критиков и рецензентов журнальных. Особенно в отношении русской истории по ежеминутному сравнению ее и западной.
27 февраля. Свобода, независимость, самостоятельность, самоуправление — вот теперешний миазм наших мыслей, эпидемия, которая всех заражает и заставляет болеть этими болезнями. В Саратове дворяне хотят университет завести, как Манилов мост построить через пруд и на нем лавки, торговля. Я возразил, что это нелепость. Мне доказали, что я против просвещения и против самостоятельности. На другой день я с своей стороны уличил тех же спорщиков. Они сказали, что циркуляр нижегородского губернатора напечатан напрасно. Я говорю: как же, пусть печатают, вы против гласности.
Из всего этого выводится, что у нас есть теория, которую мы всюду суем, и есть практика, которая заставляет нас судить с земли, с почвы, а не с воздуха. От этого и споры, несогласия.
Но всего гнуснее дешевый либерализм. Один либерал потому, что собирает все запрещенное, отыскивает и т. д. и этим создает себе авторитет.
Отсталый народ, как и отсталый человек есть уже заматерелая форма, какая (проявляется) в мыслях и чувствах. Идеалы одни и те же надолго, а, следовательно, одни и те же фразы, слова любимые, родственные, вызывающие чувство, движение мысли, жизнь. Новые мысли, чувства кажутся нелепостью, преследуются.
Все, что рисует воображение наших мыслителей касательно свойств нашей народности есть неизмеримость, неопределенность, в которой до сих пор не замечено ни одного резко характерно очерченного образа. Это первобытный мир, где нет еще форм, а есть силы, не создавшие этих форм. Это лицо ребенка, который похож вообще на человека, а не на отца и не на мать, т. е. не настолько похож на родителей, что нельзя сказать верно, на кого именно будет он похож. Время говорит, что иностранцы нас не понимают и понять не могут, ибо смотрят поверхностно и не соображают, какой мы о_с_о_б_е_н_н_ы_й народ. Они «многое в нас проглядели». 9 стр.