11 стр. Русский дух пошире сословной вражды, сословных интересов. У нас только одно образование и одни нравственные качества человека должны определять, чего стоит человек. Это сознают и это в убеждениях.
Новая Русь поняла, что один только есть цемент, одна связь, одна почва, на которой все сойдется и примириться — это всеобщее духовное примирение, начало которому лежит в образовании.
12 стр. Она обращается к народному началу и хочет слиться с ним, она несет ему в подарок науку. Не цивилизацию западную, а науку.
15 стр. «Да, мы веруем, что русская нация — необыкновенное явление в истории всего человечества. Характер русского народа до того не похож на характер всех европейских современных народов, что европейцы до сих пор не понимают его, а понимают в нем все обратно.»
«В русском характере по преимуществу выступает способность высокосинтетического, способность всепримиримости, всечеловечности. В русском человеке нет европейской угловатости, непроницаемости, неподдатливости. Он со всеми уживается и во все вживается. Он сочувствует всему человеческому вне различия национальности, крови и почвы. У него инстинкт общечеловечности. Он инстинктом угадывает общечеловеческую черту даже в самых резких исключительностях других народов, тотчас же соглашает, примиряет с своей идеей, находит место в своем умозаключении и т. д.» 14 стр.
Но ведь это характеристика науки, а не народного характера. Все это черты той сущности, которая зовется наукою, образованием, просвещением. Впрочем, образование и просвещение могут иметь национальность, т. е. выражают свойства ее. Но наука — общее для всего человечества. Отсюда в русском инстинкт общечеловечности, т. е. основа науки принимается за какой-то инстинкт.
17 стр. «В тоже самое время в русском человеке видна самая полная способность самой здравой над собой критики, самого трезвого на себя взгляда и отсутствие всякого самовозвышения, вредящего свободе действия.»
18. Способность самоосуждения мы любим и именно признаем ее за лучшую сторону русской природы, за ее особенность, за то, чего у вас (на Западе) вовсе нет.
Но это отсутствие личности лишает уважения к собственному достоинству, непризнание этого достоинства. Оно нипочем. Мы сейчас от него отрекаемся, потому что его нет, потому что его не признают, никто и в себе его не чувствует.
Мы рассуждаем и осуждаем, потому что это гораздо легче, чем исследование, разыскание, тем более, что для исследования у нас нет достаточных сил ни в знании, ни в образовании, науке.
Мысль общества раздражена, нервозна. Чего она хочет, она определенно не может сказать. Но ей не нравится настоящее положение. Хоть гиршего, да иншего.