— Да мы покойно.
— И я хорошо, слава богу. Только четыре проклятых хохла не выехали в срок, я их отпорю на славу.
Георгий кротко заступился, говоря, что ведь остановки собственно не произошло. Губернатор не знает и проехал покойно; за что же бедных людей наказывать.
— Я вас прошу потому ещё более, что, признаться, я обещал, что вы не накажете, надеясь на вашу доброту.
— Нет, непременно.
Под конец согласившись, всё-таки сказал: «Надо постращать хоть разок». Хохлы приуныли. Ну позвал их, разругал, раскричался и положил, так сказать, на плаху и отпустил потом. Сечь, сечь — вот здешняя система управления. Наводит страх. Вот причина, которая движет здесь начальством. В 1856 году летом здесь была кровавая экзекуция, какой верно и скифы не видывали. Известно, что народ тогда пошёл врознь, побежал. Пленные, проходя этими местами наговорили, что Николай де воюет за христиан, а Англия и французский Наполеон воюет с Николаем за крепостных, что в Крыму будут земли раздавать. Народ крепостной пошёл. Становой Кравчинский не только поехал сечь, но и стрелять, говорят, из собственного ружья убил двух. Затем наловили беглых и в Томаковке перед расправою и перед церковью каждый день секли мужиков и женщин до полусмерти так, что били как статую. Кричит, кричит — замолчит. Одну 60-летнюю старуху до смерти засекли. Едва дыша она потребовала духовника. Поп пошёл. Но становой его самого хотел взять под арест. Допрос. Как, зачем ходил к арестантам. — По своему званию вы их возмущали. Я вас под арест. — Куда вам угодно, но по долгу я обязан. Так старуха и умерла без покаяния в тот же вечер. Свезли её вверх на кладбище. Там и издохла.
Стон, плач целый день. Поп уехал. Детей прятали в задние комнаты. Жить было нельзя. А кто по сёлам, так ужас. Хохлы помягче, говорит исправник. Они ещё помнят 56 год. Этот год дал им память.
При нас, на ярмарке, у комедии стоял хохол и зевал. Жид у него вытащил из кармана деньги. Тот увидел, отнял и вытянул его вдоль спины отлично. Что же. Хохла потащили к становому, как вора. Становой его избил, хотел выпороть.
Томаковка сначала имела не более 30 хат, около церкви. Хата Семёна Кононенки была крайняя. Большею частию пришли люди из Полтавской губернии и свои расселились.
Запорожцы иные оставались на своём пепелище, которое роздано уже было помещикам. Они жили себе, с них ни оброку, ни работы не требовали. А как стала ревизия, записали их за помещиками — вот и сделались крепостными нежданно, негаданно.
30 июня. У помещиков и крестьян здесь такое правило, что ни один крестьянин без спросу помещика не может ничего продать из своей собственности. На том основании, что разорится, прогуляет всё. Краснокутский — когда приходит к нему мужик с просьбою разрешить продать барана, гуся — не позволял продавать и давал обыкновенно взаймы деньги, что нужно. Как делают другие?