11 сентября. В воскресенье утром получаю записку: «Баронесса Раден[114], фрейлина государыни, великой княгини Елены Павловны[115] по приказанию ея Императорского высочества просит Ивана Егоровича Забелина пожаловать к ней сегодня в 7 часов вечера в Михайловский дворец[116], что на Остоженке». Первая мысль о том, что вызов относится к моим писаниям или по поводу моих писаний. Вторая мысль — в чем идти, явиться. Аммуниции нет, сапоги худы. Отправился к Сухаревой[117] и к Кетчеру[118]. Кетчер говорит, пойдем к Грановскому[119], он был в пятницу у Елены Павловны, стало быть знает весь обряд как явиться, в чем явиться, но нужно, кажется в черном фраке. Фрак-то и есть, но уж больно кургуз, старомоден. Приехал Солдатенков[120], разговорились о затруднениях, представляемых недостатком амуниции. Кузьма Терентьевич вызвался дать свой фрак. Xудожник Раум, приехавший с ним, — белую жилетку. Все это впрочем меня не радовало. Я приуныл. Пошли к Грановскому. Спит. Дождался его. Нужно явиться в черном фраке, белом галстуке и белых перчатках. А в форменном можно? Можно в форменном. Это несколько порадовало, хотя и форменный мой старенек. Грановский дал свой галстук белый. Снарядился и к 7 часам явился. По приказанию баронессы Раден. Она у великой княгини. Ну, стало быть нужно подождать. Доложили и ввели меня в комнату небольшую, убранную весьма и весьма просто. Дожидаюсь один. На столе под зеркалом, между двумя окнами лежит Апполинарий Сидоний[121] с надписью К. Д. Кавелина[122]. А, так вот откуда ветер подул. Я понял, что вызвали меня по словам и отзывам Кавелина. Ждем с полчаса. Наконец, вошла баронесса и извинилась, что заставила меня ждать. Сел по ее предложению. Разговор начался вяло, сквозь зубы. — Нам об вас много говорил Константин Дмитриевич. Вы хорошо знаете Москву и ее старину? — Не смею о себе ничего говорить, а могу только сказать, что я давно уже занимаюсь русской стариною, а так как старина в Москве, то знаю и Москву. — Вы в Оружейной палате служите. — Нет, я уже не служу[123]. Разговор пошел об Оружейной палате. — Какая замечательнейшая там вещь — шапка Мономахова и объяснение ее истории. Потом перешли к устройству палаты. Она заметила, что иконы размещены не по порядку, не в системе. Отчего? Я объяснил два борющихся начала — меблировку и ученую систему. Меблировка победила, потому что представители ученой системы слабы и не могут доказать положительно, как должны быть размещены вещи. Коснулись многих предметов. Наконец, баронесса встает и говорит: «Вас великая княгиня желает видеть», — и повела меня. Это так было быстро сделано и сказано, что я не успел ни о чем подумать, как очутился у великой княгини. Вместе с входом она спросила — Вы не служите в Оружейной палате? Баронесса успела уже передать ей об этом. Затем пошел разговор о теремах. — Я была в дворце, в теремах, мне кажется, они возобновлены не совсем верно, например стекла, живопись, иконы и т. п. Я развивал, подтверждал. — Почему не обращались к ученым людям? — У нас, ваше императорское высочество, не в обычае обращаться к ученым. Каждый начальник убежден, что всякое поручение он может выполнить сам собою, без посторонней помощи. Он убежден, что все знает или все должно знать, ибо он начальник. Притом в настоящем случае, хотя и обращались к ученым, но к ученым заслуженным, имевшим уже штемпель, клеймо знатока, ученые точно также, хотя специально и не занимались этим предметом, но как ученые по обязанности, должны были что-нибудь да ответить. Ответили общими местами, из которых начальство ничего не могло извлечь полезного и еще более убедилось, что оно больше ученых знает и т. д.