Разговор был быстр и перелетал как-то легко с предмета на предмет. Я с первого же раза почувствовал такую свободу, такую свободу, что нигде, кроме друзей не чувствовал этой свободы. Совершенно забыл, что сижу с дамами, да еще высочайшими. Как есть Забелин, так и высказался им, явился со всеми своими привычками, руки, как всегда, говорили не меньше языка. Говорили о Валуеве П. С.[124], губителе древностей, начальнике Кремля и его действиях. Он был дурак, заметила еще в начале княгиня.
Говорили о древнем платье, я объяснил ей женский и царский наряд, при чем указывал даже по поводу складок и боров назади, указывал им на свою спину, объясняя эти боры.
— Цари все ходили Богу молиться, а когда ж они царствовали? Это одна из тех фраз, которые не раз затрудняли мои ответы. Я не понимал и не знал, что говорить. Приведенная фраза еще самая понятная. Великая княгиня не раз обращалась за объяснением моих слов или за передачею своих мыслей ко мне к баронессе. — Где вы служите? — В Дворцовой конторе. — Это там, где приходы и расходы, и переписка. — Точно так, но я занимаю такое место, где уже груды писанной бумаги сваливаются для хранения. Я помощник архивариуса. — Как вы стали заниматься? Объяснил. Великая княгиня встала — это был знак вставать и уходить. Я откланялся. Баронесса догнала меня в коридоре и объяснила, что великая княгиня приказала составить мне план обозрения московских древностей. — Когда прикажите? — Как вы? — Через день, через два я представлю. — Это, может быть, скоро для вас? — Нет, это меня не затруднит, у меня все наготове, стоит только распределить. Во вторник я могу вам представить.
Во вторник 13 октября в 7 часов вечера я опять явился во дворец. Но великая княгиня собралась ехать ко Всенощной в Успенский собор накануне Воздвиженья. Раден я застал совсем одетою. Она объяснила, что они сейчас едут. Взошла другая фрейлина — Штрандман[125]. Раден рекомендовала меня. Раден была так любезна, что тот час же понесла мой проект обзора московской старины к великой княгине. Я перед этим объяснил ей, что не худо бы для них исторически объяснить план Москвы. Она доложила об этом. Тот час же воротилась и сказала, что великая княгиня назначает четверг, утром в 11 часов для выслушивания моего объяснения. Между тем как Раден ходила к великой княгине, я побеседовал с Штрандман (фрейлина) о девичьем монастыре. Она заметила, что монахини ведут себя неприлично своему сану. Поговорил о причинах этого, о невежестве вообще монашествующих. Причем она заступилась за мужские монастыри. Тот час же я откланялся и отправился домой с крепкой думой о том, как я явлюсь утром в своих старых сапогах и старой амуниции.