собранием Публичной библиотеки и пр. — Я же это могу делать во время моих приездов сюда. Мне в Москве все лучше. Мне будет здесь очень тяжело. — Ну, батюшка, я в таком случае не отвечаю за ваши душевные муки. У вас ребенок умрет, вы на меня свалите. Я тут не хочу брать на себя ответа. Я очень понимаю ваше положение. Я сам обжился в Москве и мне тяжело было сюда выезжать.
— Потом, ваше сиятельство, мне очень совестно, что я получаю от вас деньги. — Что же тут, я в средствах, я вам даю. И вы были бы в средствах, и вы бы мне дали. Это долг помогать. Я вам желал помочь. Обязан помочь. Следовательно, тут нечем смущаться. Это дело простое. Вы стало быть, хорошо меня не понимаете. Что же вы в первый раз мне не сказали?
— Простите, ваше сиятельство, увлекся. Простите моему легкомыслию. После этого я сказал: Я уверен, ваше сиятельство, что я не потеряю ваше расположение.
— Мы не расходимся. Вы будете сюда приезжать раза два в год на месяц. Я буду давать вам за это сколько вам будет стоить на вашу поездку, рублей 5 в день что ли.
— Этого много, ваше сиятельство. Я хотел просить в Государственный архив доступ. Я здесь, ваше сиятельство, на песке морском. Я нахожусь, так сказать, в кармане вашего сиятельства. Подо мной все зыбко, не прочно.
— Я понимаю вас, Забелин. Я сам обжился в Москве и мне очень тяжело было выезжать оттуда.
Дело вот в чем. Он в ноябре мне сказал: я дам вам на подъемные 300 руб. и на ваш приезд. Очень любезно обещал, с рукопожатием. Я 25 января запросил этих подъемных. Он затруднился. Я говорю: «вы изволили назначить». Ему нечего делать. Он: я, говорит, на казенные деньги скуп. Вишь, куда метнул. Как будто ни в чем не бывало. Придите, говорит послезавтра. Я позову Линевича и спрошу, можно ли дать. Анцыферов говорит, дают. Линевич сказал, что хотя по чину Забелину и следует выдать 450 руб., но Комиссия не может этого делать. Прихожу я сегодня в среду. Вы, говорит, напрасно говорили, что я обещал вам выдать из Комиссии. Я свои обещал дать. Вы не так поняли. Я говорю, выдать можно, зависит от воли начальства. Я думаю себе, черт тебя побери, да и ты, чай хорошо понимаешь, что мне-то все равно откуда ни получить, а вот тебе-то не хотелось давать, хоть и обещал. — Так, вот возьмите триста рублей. Я взял. Он сказал, что из Москвы ему писали и пр. Я держу деньги, а потом и бухнул: «я и взял-то их содрогнувшись». Говорю и держу их и руках. А кончил все, положил ему на стол. Он: нет, это ваше, возьмите. Куда же мне. Следовательно, главная точка — сии подъемные, в которых он затруднился. Они-то и послужили яблоком раздора. Меня, брат, не обдуешь. А Соловьев был уверен, что я должен казенные получить.