Далее рассуждали о том, что для профессора нужно. Буслаев требует самостоятельного труда, сочинений, чтобы публика знала. Я, говорит, пойду против Герье[254], не против него, а против всех. Может быть, из него через пять лет отличный профессор выйдет, а выбрав теперь, мы его сгубим. Пусть каждый выдержит на магистра, напишет отличную диссертацию. Он должен только иметь право на поездку за границу на три года для приготовления в профессора. А главное, чтобы он заявил себя публике статьями, сочинениями. Конечно, может случиться, что факультет выберет за ученость, за лекцию, которую вы прочтете, а из студентов через пять лекций никто ходить не будет. Что ж нам делать? Я говорю, следовательно, нужно еще что-то от профессора кроме учености. Факультет прав, если выберет за ученость, правы и студенты, если не хотят. Нужен преподаватель — вот что не менее важно. Ну, говорят, у вас из 100 человек 20 будет слушать. О моей профессуре идут давно толки, прошлый год, еще в апреле Тихонравов спрашивал меня, возьмусь ли я. Я сказал, что просить не буду, а предложат — не откажусь. Просить, искать, вы знаете, мне не следует. Еще прежде, когда я было уезжал в Петербург, Дмитриев мне тоже говорил, что вот жаль, что вы уезжаете, а мы хотели вас в университет. Даже покойный Грановский однажды сказал, что как бы присоединить меня к университету. А нынешнею зимою из социалистов Козлов, сказал мне, что вот бы кого следовало вместо Попова — Бестужева, Иловайского[255] и вас. Е. Станкевич слышанное, вероятно, говорила, что вот было бы хорошо, если бы вы были профессором. Это вас поддержало бы и укрепило, дало бы вам нравственную опору. В другой раз, кажется в четверг на Фоминой она сказала, что один очень умный человек говорит, что, если бы не материальный мой гнет, то из меня бы вышел замечательный писатель, т. е. если б не бедность, которая загородила мне много дорог. Да, моя жизнь — есть недоговоренное слово, недопетое чувство, везде и всегда я так и остаюсь с желанием сказать многое и хорошее, но везде и всегда мысль и чувство вместо того, чтобы выразиться полно, уходят вглубь, на дно и часто я остаюсь даже не в том свете, какой имею, совсем иначе толкуемый и понимаемый.
13 мая. Суббота. Вчера получил предписание ехать в Санкт-Петербург. В воскресенье прибыл. Явился к графу. Мне помнится, говорит, что я вам говорил, чтоб вы приехали. Нет, а то бы я приехал еще в апреле. Сидел с час и говорили о возмущениях крестьян, о Щапове и т. д. Я говорю, что письма я не могу писать, чувствую себя слабым и несостоятельным